В тени баньяна

– Я боялся, что ты не сможешь ходить, и хотел подарить тебе способность летать. – Его голос звучал так спокойно, умиротворяюще, словно это был самый обычный вечер и самый обычный разговор. – Я рассказывал тебе истории, Рами, чтобы у тебя были крылья и ничто на свете не могло стать для тебя клеткой: ни имя, ни титул, ни твое собственное тело, ни страдания этого мира. – Папа поднял глаза на деревянного Будду в углу павильона и, словно уступая ему в каком-то споре, тихо произнес: – Да, верно, страдания повсюду: старик уборщик исчез; ребенок умер, и гроб ему сделали из парты; мы вынуждены жить в классах, где обитают призраки; эта священная земля залита кровью убитых монахов. – Он сглотнул и взял в ладони мое лицо. – Больше всего на свете, Рами, я хочу, чтобы ты жила. Если для этого я должен страдать, я готов отдать свою жизнь в обмен на твою, как однажды был готов отдать все, лишь бы ты могла ходить.

Я замотала головой. Как можно согласиться на такой бессмысленный, жестокий обмен? В моем мире все просто: он – мой отец, я – его дочь, мы должны быть вместе. Моя жизнь немыслима без папы. Я хотела сказать ему об этом и не находила слов. Я снова замотала головой. Нет.

По его лицу, словно рябь по поверхности пруда, прошла дрожь, оно исказилось от боли.

– Я рассказываю тебе эту историю – это ведь тоже история, – чтобы ты жила. Меня зароют в землю, а ты будешь летать. Ради меня, Рами. Ради своего папы ты будешь парить высоко в небе.

Я не ответила. Мне хотелось, чтобы папа замолчал. Его слова звучали как прощание.

Он отстранился и сделал глубокий вдох.

– Знаю, сейчас ты не понимаешь, но однажды поймешь. – Из внутреннего уголка его правого глаза ручьем текли слезы. Ручей мягко, словно лаская папино лицо, струился вдоль носа и, задержавшись ненадолго в ложбинке у ноздри, катился дальше. – Прости меня тогда. Прости за то, что меня не будет рядом…

Не договорив, он закрыл лицо руками и зарыдал. Вместе с ним рыдали теводы – как будто стая птиц с шумом вспорхнула в темнеющее небо.

Глава 13

– Вы должны принести себя в жертву Революции! – прогремел старший камапхибаль, ударив кулаком в ладонь. От напряжения у него на шее вздулись вены. В оранжевом свете факелов, с которыми ходили по храму солдаты Революции, его слова и движения казались особенно зловещими. Теперь стало понятно, что именно он – предводитель камапхибалей. Это он зачитывал список. – Здесь все товарищи, включая меня самого, оставили дома и семьи ради того, чтобы строить Демократическую Кампучию!

Не знаю, сколько их было на самом деле, но в неровном свете факелов казалось – сотни. Они напоминали фигурки из бумажной гирлянды: похожие друг на друга и объединенные общей клятвой быть во всем заодно и ничем не отличаться. И только новичок, с его очками и торжественностью поэта, выделялся на их фоне. Он стоял в стороне, как будто его лишили привилегии быть в центре за то, что он не сумел своими речами заполучить в ряды камапхибалей новых людей.

– Не вы одни потеряли близких, – продолжил предводитель. – На нашу долю тоже выпало немало потерь и страданий. Это цена, которую мы заплатили, чтобы избавить вас и страну от несправедливости старого режима. И теперь вы должны бороться вместе с нами! Выйдите вперед, пока не поздно! Пока еще один ребенок не умер у вас на руках!

Он имел в виду ребенка господина Вирака. Как он смеет, подумала я, упоминать смерть ребенка при его родителях? Использовать ее, чтобы заставить людей присоединиться к Революции? Как будто живых им недостаточно и они решили призвать на службу Революции мертвого младенца, разбередив сердца несчастных родителей.

– Те, чьи имена я назвал: мы даем вам возможность сдаться добровольно. Если продолжите прятаться или попытаетесь бежать, мы не сможем обеспечить вашу безопасность, равно как и безопасность вашей семьи. – Он подождал, чтобы люди могли осмыслить его слова. – Выйдите вперед, товарищи. Пока выбор за вами.

Наступила долгая тишина. Наконец мужчина поднял руку. Я увидела закатанный рукав белой траурной рубашки. Господин Вирак. Камапхибали захлопали в ладоши. Конг Вирак. Его имя шло вторым в списке. Должно быть, он сообщил его солдатам. Иначе как они узнали? С тех пор как умер ребенок, он ходил сам не свой, все боялись, что он помешался, – и вот он бездумно поднял руку. Рядом поднялась еще одна рука, а может, мне показалось и это была всего лишь тень от руки господина Вирака. Камапхибали снова захлопали. Повсюду мелькали тени. Я не различала лиц и не могла точно сказать, сколько человек подняли руки. Поднявшись с места, господин Вирак живой мишенью возвышался над остальными.

В комнате господина Вирака рыдала его жена. Зачем? Зачем он это сделал? Господин Вирак сказал, что не может больше оставаться здесь, рядом с ней. Все, что им осталось, – скорбь, слезы и воспоминания. Он ранил ее жестокими словами, точно пулями. Обезумев от боли, бедняжка вбежала к нам в комнату.

– Прошу вас, поговорите с ним! – Она схватила папу за рукав. – Поговорите с ним!

Мама подошла к жене господина Вирака и дала ей пощечину.