Читаем В тени и безмолвии (ЛП) полностью

Наконец он остался один. Мужчина осторожно поднялся и вытянул руку назад к ближайшей стене. Отсюда он мог начать исследовать свою новую камеру. Кровать, ковёр, шкаф с ящичками — также из древесины. Окон было два, а не одно, оба на дальней стене — он ещё не заходил так далеко в её направлении, чтобы это понять. Сердце заколотилось быстрее, когда рука наткнулась на дверь, но та оказалась запертой. Достаточно ли его силы восстановились, чтобы открыть её? Возможно… Но, из-за незнания здешнего режима и вероятности наткнуться на охрану в коридоре или на периметре, шанс был слишком мал.

Условия содержания здесь были… учитывая кровать и завтрак, очень человечными. Так что Эрик мог позволить себе выждать некоторое время. У него мог быть всего один шанс, и было бы глупо тратить его.

И всё же он постоял у двери некоторое время, держа ладонь на ручке. Он так долго был изолирован от металла в лаборатории, что жаждал его присутствия. Он позволил себе прочувствовать его всем своим измученным телом. Это чувство было самым близким к радости из всего, что он чувствовал за последние годы.

Когда ослабшие ноги начали сдавать, он направился к кровати, держа перед собой одну руку, ещё раз проверяя положение вещей. Он ещё успеет прижиться здесь и будет ориентироваться так, будто и не терял зрение. Но его удовлетворение было туманным из-за изнеможения, что до сих пор не ушло. Несмотря на то, сколько Эрик спал в последний день, его утомлённое, потрёпанное тело всё ещё нуждалось в отдыхе. Да и к тому же, кто знает, как долго ещё он сможет наслаждаться такой роскошью как кровать? Он мог вновь оказаться на бетоне в любой момент.

Даже мельчайшие удовольствия могут стать необычайным наслаждением при долгом их отсутствии и мысли, что их больше не будет никогда.

***

Эрик проснулся от стука в дверь.

С каких пор это тюремщики стучатся?

— Заходите, — подыграл он.

Дверные петли повернулись, и он почувствовал дуновение воздуха, садясь на кровати.

Он слышал шаги, но голоса не было.

Ох.

Эрик прочистил всё ещё больное горло.

— Рейвен объяснила. Мне не нравится, что ты влезаешь в мою голову, но ты можешь говорить, если надо.

— Я бы хотел сказать совсем немного, только то, что мне жаль, что напугал тебя вчера. Я подумал, что тебе было бы комфортней очнуться не в одиночестве. Очевидно, я прогадал.

— Я бы не стал причинять тебе боль, если бы знал.

— Я это понял. Теперь, если ты хочешь, ты можешь общаться с теми, кто способен говорить более традиционным методом. Меня зовут Чарльз Ксавьер, я здесь главный, и я думаю, у тебя есть много вопросов ко мне. Я подумал, что стоит дать тебе возможность задать их.

Без сомнения, ответы будут ложью, но узнать даже ложь значило узнать хоть что-то. Хорошо разглядев накидку, можно угадать форму того, что она скрывает.

— Что такое этот Дом Ксавьера?

— Дом Ксавьера — это дом помощи и ухода за мутантами. Мы берём к себе мутантов, с которыми плохо обращались, которых выгоняли из семей или, если мне удаётся их вытащить, тех, над кем ставили эксперименты. Мы выхаживаем их. Все, кто не находится в розыске по тем или иным причинам, абсолютно свободны и могут уходить, если захотят. Большинство предпочитает это место лабораториям Шоу.

Эрика передёрнуло.

Чарльз продолжил как ни в чём не бывало:

— В конце концов, если ты хочешь рискнуть оказаться в реальном мире — это твой выбор. Всё, чего я попрошу — это чтобы ты обставил свой побег настолько убедительно, насколько возможно, не убивая никого. Если станет известно, что я отпускаю мутантов без разрешения правительства, спасать остальных будет гораздо сложней в будущем.

Так заманчиво, так вежливо представлено, с достаточной долей реализма для правдоподобности.

— Как ты узнал обо мне?

— У меня есть связи в лабораториях Шоу… В общем, я не хочу преувеличивать. Они говорят мне относительно мало о своих «пациентах». Но моя способность позволяет мне узнать больше, когда я хочу.

Получается, как и все телепаты, Чарльз Ксавьер использует чужие умы. Эрик не ожидал ничего другого, но эта смесь страха и сострадания сбивала с толку.

— А ты чувствуешь то или другое?

— Ты можешь уничтожить меня, — ответил Эрик. Телепатия — это одна из вещей, от которой нет защиты, что Эмма Фрост, правая рука Шоу, не раз доказывала.

— А ты можешь уничтожить меня. Большинство из нас способны уничтожить друг друга. Разрушение — это, к сожалению, очень простой способ решения проблем. Я предпочитаю созидание.

Эрик не был уверен, как ему стоит реагировать на это. Такую информацию стоило обмозговать. Но позже. Сейчас он сконцентрировался на том, насколько они с Чарльзом Ксавьером оказались похожими: раз у них обоих были способности и оба они имели схожий жизненный опыт, возможно, и слабости у них были одни на двоих.

— Рейвен сказала, над тобой проводили эксперименты.

Пауза.

— Да.

— Шоу?

— Нет. Первым, кто ставил на мне эксперименты, был мой отец.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов
Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов

Новая книга знаменитого историка кинематографа и кинокритика, кандидата искусствоведения, сотрудника издательского дома «Коммерсантъ», посвящена столь популярному у зрителей жанру как «историческое кино». Историки могут сколько угодно твердить, что история – не мелодрама, не нуар и не компьютерная забава, но режиссеров и сценаристов все равно так и тянет преподнести с киноэкрана горести Марии Стюарт или Екатерины Великой как мелодраму, покушение графа фон Штауффенберга на Гитлера или убийство Кирова – как нуар, события Смутного времени в России или объединения Италии – как роман «плаща и шпаги», а Курскую битву – как игру «в танчики». Эта книга – обстоятельный и высокопрофессиональный разбор 100 самых ярких, интересных и спорных исторических картин мирового кинематографа: от «Джонни Д.», «Операция «Валькирия» и «Операция «Арго» до «Утомленные солнцем-2: Цитадель», «Матильда» и «28 панфиловцев».

Михаил Сергеевич Трофименков

Кино / Прочее / Культура и искусство