В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю

Тем временем вдоль восточной границы империи Юстиниана, где Хосров поспешно соорудил cordon sanitaire, чума вроде бы остановилась. Одна вспышка болезни в рядах армии шахиншаха была подавлена с помощью карантина, другая — имела место в Мидии. Но сдерживать чуму удавалось недолго. Она успешно преодолела защиту Ираншехра и двинулась на восток, проявляя еще большую свирепость (если это вообще было возможно), чем на западе. Особенно долго она злобствовала в Месопотамии, превратив все в «голод, безумие и ярость»[463]. От нее не было защиты. Со временем эпидемия добралась даже до Китая. Еще никогда в истории такая большая часть человечества не была объединена общим опытом — страданиями. Одни сообщества оказались полностью уничтоженными чумой, другие она чудесным образом обошла стороной. При тщательном анализе источников оказывается, что средний уровень смертности составил примерно одну треть[464]. Не полное уничтожение, конечно, а своеобразный естественный отбор.

После каждого посещения чумы в конце концов наступало время, когда даже «зловоние»[465] от разлагающихся трупов исчезало и люди, протерев глаза, оказывались на улицах или полях, сплошь заросших сорняками. Ремесленники, торговцы, крестьяне нередко обнаруживали, что мир, в который они вернулись, полон неожиданных возможностей. Рабочая сила, которая раньше была для богатых чем-то само собой разумеющимся, стала пользоваться большим спросом. Требования, которые бедняки до чумы ни за что не осмелились бы выдвинуть, теперь казались естественными. Началась галопирующая инфляция. К 545 г., через три года после ухода чумы из Константинополя, Юстиниан с неудовольствием обнаружил, что заработная плата в столице удвоилась. Ответ императора на столь неудовлетворительное положение дел был привычным: он издал закон, согласно которому рабочим запрещалось платить больше, чем они получали до эпидемии. К полному недоумению и изрядному возмущению императора, этот законодательный акт не произвел никакого эффекта. Заработная плата продолжала расти. Создавалось впечатление, что мир больше нельзя вернуть в прежнее состояние с помощью тех или иных эдиктов.

По правде говоря, в громоздкой машине имперской администрации не осталось ни одного сухожилия, ни одного мускула, который не был бы ослаблен чумой. Доктора с интересом отметили, что на тех, кто заболел чумой и сумел выздороветь, осталась метка смерти. У одних появилась лысина, у других — шепелявость, у третьих стала нетвердой походка. Почти все чувствовали апатию, которая не проходила годами. Юстиниан стал исключением из этого правила. Тем не менее он знал: то, что характерно для отдельных индивидов, правда и для всей империи. В отличие от племен варваров и даже от империи Хосрова стабильное существование Римской империи всегда зависело от большого населения. Гражданское государство не могло процветать без обширной этой базы. Теперь же после чумы налоговой базе был нанесен огромный урон, возможно даже невосполнимый. Но это оказалось не самым страшным. В провинциях, которые еще пару лет назад с готовностью поставляли нужное количество рекрутов для императорской армии, опустели целые деревни. Это стало бы существенной проблемой и в самые лучшие времена, но, когда римские вооруженные силы заняты в изнуряющих конфликтах от Италии до Сирии, нехватка рекрутов могла обернуться катастрофой.