В тени шелковицы

Он бросил недокуренную сигарету в песок, придвинулся ближе к Ирме, крепко взял ее за руки. Несколько мгновений смотрел ей в глаза, потом рывком притянул к себе и стал целовать ее губы, глаза, шею, гладил волосы, крепко прижал к себе и что-то шептал на ухо.

Они соскользнули с дерева на песок, она вздохнула и тоже обняла его. Потом он еще долго целовал ее, долго и нежно, а она закрывала глаза, как когда-то, и шептала:

— Я во всем тебе верю, и мне уже все равно, правду ты говоришь или нет.

Наступила осень, длинная и солнечная. Ранним утром плыли над поселком туманы, но солнце играючи съедало их без остатка.

С полей и огородов поочередно исчезли картофель, кукуруза, поздние овощи, свекла; край постепенно углублялся в землю. Вместо зарослей кукурузы в полях чернела свежая пашня, равнина стала еще более ровной.

И листва последовательно желтела, бурела, краснела, но еще держалась на ветвях. Утренние морозцы наведывались пока в места более северные и не спускались в приречные низины.

Из армии возвращались домой демобилизованные ребята, несколько дней они сидели в корчмах, пили с пенсионерами пиво и водку, но вскоре им это надоедало и они устраивались на работу.

Глубокие сельские дворы заполнили тучные стада домашней птицы. В хлевах сидели две, а то и три задыхающиеся от собственного веса гусыни или утки. Изнемогающие хозяйки впихивали им в глотки вареную кукурузу и сердились, когда во время кормежки какая-нибудь мерзавка их щипала, однако упорно каждое утро и каждый вечер повторяли известную процедуру, пока откормленная будущая жертва людских желудков не оказывалась в печи.

У Ирмы тоже прибавилось хлопот. Как и в прошлые годы, она постепенно продавала Фердишке откормленных уток. За сезон их бывало штук двадцать. Перекупщица, Конечно, хорошо на них зарабатывала, потому что все время нажимала на Ирму, требуя расширения производства. Следует признать, что Ирма тоже получала за своих уток хорошие деньги, да ведь и работа с ними незавидная, нет тебе ни праздников, ни воскресений.

За годы одиночества Ирма всего несколько раз зажарила утку для себя. Не из скупости, вовсе нет, просто целая утка для нее одной была слишком велика, за день-два ее не съешь, а холодильника в ее доме не было. Так что потом не оставалось ничего иного, как угощать утятиной пса.

Но со второго воскресенья сентября Ирме не грозила опасность, что ее жареные утки испортятся в кладовке. В субботу и в воскресенье она стряпала и для Йозефа, у которого вдруг появился страшный аппетит.

Теперь они не делали тайны из своих отношений. Йозеф приезжал в Ветерный засветло, обычно на велосипеде, дорогой под акациями, и соседи могли основательно его рассмотреть. Он и на неделе навещал Ирму раза два-три, а субботы и воскресенья они проводили вместе обязательно.

И Каро быстро привык к Йозефу; когда тот приехал в Ветерный третий раз, пес уже не залаял на него, а подбежал и вилял хвостом до тех пор, пока Йозеф не догадался погладить его. Пес будто чувствовал, какие серьезные дела происходят между его хозяйкой и пришельцем.

Йозеф уговорил Ирму не сидеть все время дома. Ему удалось вытащить ее погулять среди людей. И потом они каждую неделю ходили куда-нибудь вместе, обычно в субботу, после обеда. С утра Йозеф помогал Ирме в работе по хозяйству, готовил все необходимое для вечерней кормежки, а она быстро варила обед. Они обедали и отправлялись гулять.

Чаще всего ездили на поезде в город. Тут они чувствовали себя свободнее, город принимал их без предрассудков, как своих равноправных граждан, тут никто не таращил на них глаза, не хихикал украдкой за спиной, не сочинял небылиц, не завидовал им.

Иногда они ходили в кино, иногда сидели в ресторане. Прогуливались по старому парку, смотрели на детишек, любовались их игрой на площадке. Никогда не забывали реку, обязательно спускались на берег и долго слушали, как плещут волны, ударяясь о камни под плотиной. Они никогда не скучали, глядя на великую реку, и очарованно следили за движением судов — одни с натугой ползли вверх по течению, другие легко скользили вниз, к морю.

Как-то Ирма завернула на остров, потащила Йозефа за собой, неутомимо плутала по лабиринту улиц, улочек, переулков и тропинок.

— Как же тут красиво, и воздух свежий, речной, чувствуешь, как легко дышится? — говорила она, и Йозеф с улыбкой кивал ей в знак согласия.

Они блуждали среди садов, восхищались прелестными особнячками и садовыми домиками, пока не оказывались где-то в самом дальнем конце острова, возле водокачки, или забредали на берег старицы напротив портовых складов, и опять смотрели на реку, на рыбаков, на чаек и никак не могли уйти отсюда, хотя давно уже было пора.

Они никогда не возвращались домой засветло, а, бывало, опаздывали даже на два поезда. Но это не портило им настроения, они наскоро проворачивали самые неотложные дела по хозяйству и забирались в дом для вечерних утех.

Ирма не ходила к Йозефу домой, но в поселке колонистов все равно прошел слух.