В тени шелковицы

Хорошо еще, что северный ветер дул сбоку, а не в лицо.

Вернувшись домой, он скорее затопил плиту, подбросил в огонь угля и ждал, пока разгорится.

Он переоделся в теплую одежду и решил пойти поработать на участке — собрать в кучу сухую картофельную ботву, траву и листья. Давно пора было это сделать, да он все откладывал со дня на день.

И тут в дверях кухни возникла тетка Маргита.

— Здрасьте, откуда вы? — сказал он.

— В родительский день недосуг было, ну а теперь вот приехала, — отвечала она.

— Вы каким приехали?

— Двенадцатичасовым.

— Что ж вы не дали знать, я бы отпросился с работы пораньше. — Ему было досадно, что она приехала, когда его не было дома.

— Да к чему тебе, я на кладбище сама сходила, потом у соседки посидела.

Он растерянно предложил ей присесть и стал соображать, чем ее угостить.

Горячей пищи в доме не было, он мог предложить ей кофе, или чай, или вино…

Она уловила его беспокойство, быстро сказала:

— Не волнуйся, я не голодна.

— Может, капельку вина?

— Спасибо, мне нельзя, я лекарства принимаю, — ответила она и обвела испытующим взором помещение.

Йозеф сел напротив тетки и приготовился к очередному разговору.

Вскоре выяснилось, что тетку беспокоило будущее племянника.

— Я считала, что ты еще передумаешь. И Цильке сказала только половину правды, не хотела сразу захлопывать перед твоим носом ее двери. А сейчас слышу такие вещи, что лучше бы уж я тогда разом все и покончила. И жила бы теперь спокойно, — сказала тетка.

— Я выразился тогда совершенно ясно, — ответил Йозеф, пожав плечами.

— И все-таки я была убеждена, что ты это просто так говоришь! Выходит, я ошибалась.

— Я тут ни при чем.

— Ты что же делаешь, Йожко? Говорят, распродал птицу, хозяйство забросил. — Тетка качала головой.

— Распродал, мне она не нужна.

— И опять стал ходить к дочке Селецкого, мало тебе одного урока?

— Это, полагаю, мое дело. — Йозеф нахмурился.

— Не только твое, нет, не только твое. Будь жива твоя мать, я бы не стала говорить, а теперь скажу. Знаешь ты, что это был за человек? Что он творил, когда нас отсюда гнали? Знаешь, ты слышал об этом, хотя сам не можешь помнить! Поэтому должна тебе напомнить я! — Тетка умолкла, склонила голову и о чем-то задумалась.

Йозеф не возразил ей ни словечка.

— Надо бы тебе быть рассудительней, ведь не ребенок, в твоем возрасте к таким вещам надо подходить осмотрительно, — недовольно произнесла тетка.

— Как делаю, так и делаю. В конце концов, свою жизнь могу я устроить по своему разумению, или как? — ответил он резко.

— Да, уж ты можешь, господи боже! — ужаснулась тетка Маргита. — С тобой не договоришься.

— Почему же, просто вы не хотите меня понять.

— Да тебя не поймешь, поступай как знаешь, — сказала тетка и оскорбленно замолчала.

Они долго сидели не говоря ни слова. Потом Йозеф встал и подбросил угля в огонь.

Тетка тоже встала, посмотрела на часы и начала собираться.

— Куда же вы? — спросил он.

— На станцию, еще поспею на пятичасовой, это удобный проезд, — ответила она.

— Куда же вы на ночь-то глядя? — сказал он совершенно искренне.

— В полдевятого буду дома. — Она повязала платок, взяла в руку сумку и вышла из комнаты.

В коридоре остановилась, бросила косой взгляд на племянника и решительно попрощалась.

Ее «прощай!» долго висело в воздухе, придавливало его, душило, угнетало.

Он подождал, пока стемнеет, потом оделся и пошел к Каяну.

На другой день Йозеф попросил на работе два дня отгула.

К Ирме в Ветерный он не зашел, а наутро вместе с Каяном уехал в город.

Был холодный, уже почти по-зимнему холодный день. Ветер гнал с севера на юг тяжелые серые тучи, из них пахнуло первым снегом.

Когда мужчины в городе сошли с поезда, обоих прошиб озноб, не удивительно поэтому, что оба одновременно подумали об одном и том же.

— Недурно бы зайти в буфет, пропустить по двести граммов горяченького, — быстро произнес Йозеф.

— То же самое хотел предложить и я, — усмехнулся Каян.

Они вошли в пристанционный буфет. Йозеф заказал напиток, которым благоухало не только помещение буфета, но и вся станция.

Они пили грог не спеша, прихлебывали горячую жидкость, наслаждались ее ароматом. Когда стаканы опустели, Йозеф поднялся и буркнул:

— Давайте по второй.

— Постойте, постойте, соседушка, теперь моя очередь, вы сидите, — возразил Каян и вскочил живо, как юноша.

Выпив по второй, они встали из-за стола, застегнули пальто на все пуговицы, надвинули кепки на лоб и отправились дальше.

Наискосок через город шагали они к мосту. Молча шли по улицам, ветер дул им в спину, подталкивал вперед. На мосту он дул еще сильней, там ему было где разгуляться. Придерживая кепки руками, они быстро скатились вниз с моста.

Только в затишке начали разговаривать.

— Пойдемте вот тут, этим переулком, где тополя, повернем направо, и мы на месте, — сказал Каян.

— Какая это улица? — спросил Йозеф.

— Сиреневая.

— Хорошее название, душистое, — он улыбнулся.

— Это не только название, она и впрямь сиреневая. Тут живые изгороди из сирени. В мае просто уснуть невозможно, запах такой сильный, что проникает в дом даже через закрытые окна, — хвалил Каян свою улицу.