В тени шелковицы

— Заперты? А что тут красть? — поразилась она.

— Я попытался открыть, да не сумел.

— Ручку нужно хорошенько прижать, — сказала старуха. — Кому ж понадобится запирать ворота на кладбище?

Клеман ей не поверил. Подошел к воротам и нажал на ручку. Ворота отворились. Он вернулся к старухе.

— В самом деле, — сказал.

Старуха не ответила.

— А я через забор перелезал, — признался Клеман, показав ей разорванный рукав.

— О господи!

— Пришел вот на могилу брата, — рассказывал Клеман. — И где лежит? Глядел, глядел, да от безымянных крестов много не узнаешь.

— О ком речь-то? — спросила его старуха.

— О брате, Штефане.

— Ах, о том, — проговорила она. — Так его здесь нет. Мой Вендел вон там лежит, — показала она на одну из свежих могил.

— Как же так? — всполошился Клеман. — А где он?

— Да кто? — спросила старая.

— Штефан.

— Схоронили его в городе, — сказала старуха. — Помер-то он в больнице, так его в городе и схоронили. Когда была пурга.

Клеман растерянно посмотрел на старуху. Понял, однако, что говорит она серьезно.

— Ни куска угля у нас тогда не было, — продолжала старая, — только кукурузной соломой и топили. Горит она, горит, а тепла никакого. Вендел и застыл. В марте преставился.

Вендел Петраш был одногодок Клемана. Вместе отбывали военную службу, вместе и по девкам ходили.

— Только три недели и лежал, — вспоминала старуха. — Курить и то не курил. Аппетиту не было.

Клеман не знал, что и сказать.

— А ты чем топишь-то? — спросила старая. — В городе живешь или где?

— В городе, — ответил Клеман.

— Уголь-то достал?

— У меня радиатор.

— Что у тебя?

— Печь такая — на газу, — пояснил Клеман.

— И хорошо греет?

— Хорошо.

— Стоит дорого?

— Да нет.

— Один живешь?

— Один.

— Столько лет — и один.

— Так спокойнее, — ответил Клеман.

— Высоко живешь? — продолжала расспрашивать старая.

— Нет.

— Но в большом доме?

— Да, только на первом этаже.

— Квартира-то большая?

— Одна комната. Мне больше не надо, — ответил Клеман.

— В городе такая дороговизна, — сказала старуха. — Благо, что уголь доставать не требуется.

Клеман кивнул ей и вышел с кладбища на дорогу.

Раздумывал, куда повернуть. В деревню или на станцию? Солнце уже спустилось к реке, близился вечер, Где-то нужно переночевать. Но где?

В доме брата главное слово принадлежало невестке Иолане. Да и после смерти его все, надо думать, осталось по-прежнему. Штефан-младший с самого начала попал под женин башмак. Иолана же не терпела Клемана. Простить ему не могла, что еще задолго до того, как Штефан ввел ее в дом, тот распускал про нее разные сплетни, про нее да про каких-то развеселых парней. Иолана хорошо запомнила те ухмылки, которыми встретил ее Клеман, когда вечером накануне свадьбы она возвращалась со Штефаном с исповеди. Злило ее то, что Клемана в его годы еще занимали такие вещи.

Клеман жил вместе с братом. Покуда не вошла в семью невестка, никто никогда его в том и не попрекал. Ведь в конце концов одна седьмая дома принадлежала Клеману.

Спервоначалу Иолана держала язык за зубами. Но позже, освоившись, она, как только могла, цеплялась к Клеману, подготовляя почву для решающей схватки.

Наконец и сам покойный брат сказал Клеману:

— Чтобы не случилось в семье греха, будет лучше, если ты уйдешь. Они молодые, вся жизнь впереди. Хочется им жить по-своему.

— Пускай живут как знают, я им не помеха, — ответил Клеман.

— Еще какая помеха, — сказал Клеману покойный брат. — Ты и представить себе не можешь, какая ты им помеха.

— И чем я мешаю? — Понять этого Клеман не мог.

— Когда видят тебя, вспоминают вещи, о которых лучше бы забыть. Норовят забыть, да только тебя увидят, снова о них вспоминают.

— Они что́, сказали тебе о том? — поинтересовался Клеман.

— Зачем мне о том говорить? Я и сам вижу. Глаза у меня на что? — сказал ему брат.

— А я вот не вижу, — строптиво возразил Клеман.

— Норовят забыть, да только тебя увидят…

— Никогда я этого не возьму в толк, — сказал Клеман и отправился в корчму.

В последующие дни отношения между ними еще больше обострились.

Собрались они как-то вчетвером. Спорили так, ни о чем. Наконец Клеман не выдержал и бухнул сгоряча:

— Ну и дурень же ты! Какой же, однако, ты дурень! — сказал он молодому Штефану.

— А вам бы поменьше вмешиваться, — огрызнулся тот. — Лучше бы помалкивали!

— Какой же, однако, ты дурень! — повторил Клеман.

— Коль не уйдете вы, уйдем мы! — пригрозил молодой Штефан.

— Ну зачем так, — сказал Клеманов брат.

— Этот дом ведь принадлежит и мне, — добавил Клеман.

— Седьмая часть, — с готовностью уточнила Иолана. — Седьмая часть, не больше того.

— Все же больше, чем тебе, — отрезал Клеман.

— А вот и нет, — сказал молодой Штефан.

— Почему? — спросил Клеман.

— Принадлежит ей здесь столько, сколько и мне.

— Разве?

— Ну да.

— Тогда выплатите мне мою долю, и я уйду! — бросил Клеман, но всерьез об этом не думал.

Его удивило, как ухватились они за его слова. Когда сказали ему, что, мол, хорошо, тут он и понял, какую кашу заварил. Но от слова своего не отступил.

На другой день отправились они в город и у нотариуса оформили сделку. Клеман взял денежки, собрал свои вещи и отбыл в отдаленный город на севере республики.