В тени трона

Шла зима четырнадцатого. Поздно светало, рано темнело. Парк замка припорошило снегом, англичане кутались в теплую одежку, а привычные к холодам русские обитатели Небворта поглядывали в обложенные низкими тучами небеса: когда же выглянет озябшее солнышко, а небо нальется синевой? В ожидании весны, устроив перерыв между приемами, Михаил с Натальей отправились в Швейцарию, в Сан-Мориц, повидаться с великим князем Андреем и его возлюбленной – балериной Матильдой Кшесинской, приехавшими на знаменитый горный курорт покататься на лыжах. Встреча получилась сердечной, князь Андрей, которому ханжеское придворное общество перемывало косточки за скандальную связь с Матильдой, понимал с полуслова заботы и тревоги своего кузена Михаила. Курорт блистал высокородными гостями голубых кровей – британцами, русскими, немцами, французами. Дамы провожали взглядами своих натренированных кавалеров, скользивших по склонам, и пили горячий шоколад на открытых террасах кафе. Лишь считаные единицы из них рисковали встать на лыжи и последовать за мужчинами. К этим немногим относились и спортивная Матильда, и не желавшая от нее отставать Наташа. Их отвага приковывала к себе внимание зевак и вызывала всеобщее одобрение.

В эти месяцы тесные англо-русско-германские династические связи, заложенные усилиями покойной королевы Виктории, процветали и внушали самодержцам уверенность в незыблемости монархических порядков. Частые родственные визиты как нельзя лучше укрепляли эту уверенность: британский наследный принц Дэвид Эдуард, так и не попавший в Россию на медвежью охоту, весело проводил время в Берлине у кайзера Вильгельма, вдовствующая императрица Мария Федоровна гостевала в Копенгагене у королевской четы, греческий король со своим итальянским собратом осматривал достопримечательности Вечного города, а болгарский царь собирался ехать в Мадрид навестить короля Испании, приходившегося болгарину дальним родственником по материнской линии. Все было устойчиво и лучезарно в мире, оплетенном прочной сетью кровного родства помазанных на царство владык.

А браунинг Гаврилы Принципа был уже заряжен. И вряд ли кому-либо могло привидеться даже в кошмарном сне, что первый выстрел мировой войны грянет в заштатном Сараево и, ввергнув мир в кровавую бойню, столкнет в самоубийственной схватке главенствующие монархические династии Европы.

Ровно через месяц после выстрела в Сараеве, день в день – 28 июля 1914 года, Австро-Венгрия объявила войну Сербии. Еще через три дня, 1 августа, его величество император Николай Второй принял дерзкий германский вызов и всей военной мощью России выступил в защиту сербских славян.

В первый же день войны Михаил телеграфировал Николаю – настоятельно просил брата разрешить ему вернуться из ссылки в Россию и направить в действующую армию. К радости Миши, высочайшее разрешение было получено незамедлительно: война списывала многое и диктовала новые порядки.

По этим новым порядкам из Санкт-Петербурга, в пику германским супостатам переименованного на русский лад в Петроград, разрешение пришло и на великого князя, и на его супругу Наталью; еще считаные дни назад такое послабление невозможно было себе и представить. На сборы отвели неделю, трогаться в дорогу, на войну, следовало как можно скорей. Замок Небворт решили передать британским военным властям для использования в армейских целях, а имущество семьи – дорогую мебель, библиотеку, живописные полотна, автомобили, лошадей – перевезти в расположенное поблизости и арендованное на два года поместье Паддохерст. Никто не сомневался в том, что война не затянется надолго.

Ехать предстояло, с учетом военных обстоятельств, с пересадками, кружным путем: пароходом до Норвегии, а оттуда по железной дороге через Швецию и Финляндию в Россию. Для путешествия отобрали самую необходимую прислугу: гувернанток, горничных, бонну, а при великом князе неотлучно находился его друг и личный секретарь Николай Джонсон – Джонни.

Перед отъездом Михаил отправился в Лондон проститься с кузеном – королем Георгом Пятым. Георг принял его неофициально, по-родственному, в одном из многочисленных гостевых салонов огромного Букингемского дворца. Сбоку от глубокого камина, на беломраморной доске которого возвышались пара китайских фарфоровых ваз и часы в форме бронзовой дозорной башни с покатой крышей неслышно пережевывали время, помещался чайный столик на изящных выгнутых ножках. На полированной, инкрустированной слоновой костью столешнице розового дерева кипел над спиртовкой серебряный чайник, и на севрском блюде вздымалась горка золотистого сахарного печенья.

– Значит, на фронт? – усаживая гостя, не столько спросил, сколько утвердил хозяин. – Мы союзники, Майкл, и это утешает…

– Да, Джорджи, – кивнул Михаил. – Какое счастье, что мы не противники.

– Возьми печенье, – предложил Георг. – Это французское. Всему германскому, как ты понимаешь, теперь сюда вход запрещен.

– И у нас, – сказал Михаил. – Ники переименовал Санкт-Петербург на русский лад.