В тесных объятиях традиции. Патриархат и война

Хотя открытых признаний не прозвучало, но ветераны рассчитывали не только на всеобщее признание, уважение, престиж, но также на общественные позиции, хорошую работу после войны — то есть на моральную и материальную компенсации. Причем хотели получить все моментально, одним махом. Вместо этого боевые награды самой высокой степени получили люди, толком даже не воевавшие… Кумовство, непотизм, блат захлестнули всю сферу распределения наград, позиций, пенсий. Можно только вообразить себе каких невероятных усилий стоило властям произвести разоружение в атмосфере подобного отношения ветеранов и чиновники прибегали часто к крайним мерам, умножающим травмированность. В конце 1995 началось всеобщее разоружение. Все как-то сразу переменилось. Посты уже были законные, с колючей проволокой, органы, милиция заработали. Стали отбирать у кого трофейные автоматы, снаряды, гранатометы. Типа, война окончилась, а то потом начнете друг друга стрелять. Там уже не смотрели, воевал-не воевал. Инвалидов с коляски швыряли, избивали, чтоб оружие вернул и анашу не курил… А я, признаться, сидел на анаше… предлагали людей сдать, кто продавал анашу. Я этого не сделал… (Эрик). Такой язык и манеры сильно отличались от того, КАК с ними разговаривали и обращались, когда в них нуждались и когда их молодые тела, зоркие глаза и искренние порывы были использованы как ресурс для победы и выхода из кризиса. Такого рода авторитарные подходы, закручивание гаек не просто усугубляли проявления синдрома, но прямо выталкивали ветеранов за пределы новоиспеченного государства, построенного их руками и их телами. Опыт полученный ими на чужбине (обычно в России) сильно отличался от военного, и часто это бывало другим видом рисковых практик хождения по краю. С другой стороны они оказывались в своего рода tabula-rasa-среде, где над ними не давлел их биографический багаж и с ними обращались как с потенциально «нормальными», что в общем-то чрезвычайно помогло их стабилизации и реинтеграции в мирные условия.

Большинство ветеранов после войны постоянно шли на конфронтацию с властями, теряя часто чувство Реальности и не желая считаться с условиями социальной игры. Практически все ветераны, великолепно приспособленные к ситуациям опасности, чрезвычайно трудно приспосабливались к нормальной жизни. Фронтовой максимализм[283] и ценности они переносили в мирную жизнь, проявляя крайнюю негибкость. Мир как-то бескомпромиссно и без полутонов стал делиться на черное и белое, а чувство социальной справедливости как-то особенно резко обострилось. Сказать к чести властей, они старались изо всех сил быть жизнеутверждающими и жизнеспособными, хотя вековые привычки патримониальности, конечно, никуда не делись.