В тесных объятиях традиции. Патриархат и война

До определенного возраста (нет строгой фиксации этого порога) детям, особенно мальчикам, разрешается многое, удовлетворяются их малейшие прихоти. В семьях с однополыми детьми внимание концентрируется на любимцах: «Мой муж и его родители баловали детей. Одну из наших пяти дочерей муж так избаловал, что я её ненавидела, собственного ребенка, возможно ли это? Она меня совсем ни во что не ставила, чувствуя поддержку отца и бабушки в любой ситуации. Правда, когда умер муж, я полюбила ее больше всех — сердце разрывалось от ее преображения — в одно мгновение дерзкая нахалка вдруг сникла, надломилась и посмирнела». В то же время мать управляет сферой интимного и эмоционального, наполняя ее идеологией: возвеличивание отца, виктимизация себя, прививание культуры поучительных нарративов с идеями уважения к родителям и популяризации гендерных и других социальных ролей. Мать представляет тот круг общения, где есть место для проявления импульсивности, где не требуется «бюрократизация духа»[172] и дисциплина действий.

В другом русле складываются отношения с отцом. Отец, постоянно отсутствуя и держась на расстоянии, занимает позицию отдаленного авторитета. Постоянное отсутствие отца превращает его в тайну, окружая неким ореолом. Его присутствие переопределяет ситуацию, требуя обычно более сдержанного поведения. «Подойдя к дому, отец возле калитки замешкивался и громко покашливал, чтобы женщины имели время привести себя в порядок (izinkhy hyvakhe). Только М. (одна из дочерей) осмеливалась заговаривать с ним и через нее, и мать велись все „переговоры“ с отцом — попроситься в кино, или на концерт. С приходом отца шумный гвалт тут же стихал, сестры говорили тише, не ссорились». Женщина всячески поддерживает высокий статус мужа, как посредством вербальных приемов, так и собственных примеров подчинения и послушания. Относительная недоступность отца конструирует его возвышенный, сакрализованный образ, чрезмерная доступность матери часто профанирует этот образ. В результате большую часть времени дети обычно проводят с матерью и в процессе этого очень эмоционального общения рождаются особенно теплые интимные отношения. Кроме того, идеология и психология воспитания мальчиков (девочки иногда недостаточно активно включены в этот процесс по той прагматичной причине, что они — люди временные в доме родителей[173]) в духе любви к родителям и в первую очередь к матери задают соответствующие акценты. Излюбленная притча карабахских матерей звучит так: «Юноша встречался с девушкой. На одном из свиданий девушка потребовала: „Если любишь меня, принеси мне сердце своей матери“. Когда юноша нес ей сердце матери, он, споткнувшись о камни, упал. Сердце матери заговорило: не ушибся ли ты, сынок?» (передача сюжета происходит миметически и эмоционально богато, сильно впечатляя детское воображение). На этом фоне речь матери по отношению к детям на протяжении всей жизни изобилует категориями жертвенности и самоотречения, например, целый ряд рутинизированых устойчивых фраз, несущих мощный эмоциональный потенциал кроткой, самозабвенной, безвозмездной и безусловной любви: принесу себя в жертву тебе, заберу твою боль, да умру у твоих ног и далее в этом роде (kylxavyt shor tam es, matagh ynim, tsavyt tanim mernim boit, dzhane, mernim vetanyt tak). Свадебный ритуал, по которому мать жениха, приплясывая, обходит вокруг новобрачных трижды (этим действием мать символически приносит себя в жертву сыну, как это делается при приношении в жертву барана у храма) также транслирует соответствующие послания. Специальный песенный репертуар служит той же идее возвышения матери.

В особенной модели воспитания детей кроются, возможно, детерминанты дальнейшего поведения в семейных отношениях. Тесная эмоциональная связь между родителями и детьми (особенно между матерью и сыном) на протяжении всей жизни определяет их дальнейшие отношения, когда дети вступают во взрослую жизнь[174].