Тем не менее, социализация, условно говоря, в арташатском обществе, откуда она родом, проходила, судя по интервью, не совсем гладко. Несмотря на то, что Сатеник впитала основные идеи и приоритеты традиционного общества, где семья и дети — главное богатство в жизни, семейные отношения так и не сложились. В тени остались обстоятельства расторжения её брака (она избегала обсуждения этой темы). Куски интервью дают нам лишь точные даты свадьбы и развода, по мистической случайности, как кажется самой Сатеник, выпавшие на одно и то же число, месяц и один и тот же день недели. Местные жители многократно говорили о том, что она, будто бы, была лишена родительских прав в своем родном городке (что всерьез принижало её статус и здесь в Карабахе, невзирая на выдающиеся боевые заслуги) и она вынуждена была смириться с этим, оставив своих девочек на воспитание родителям мужа. Поэтому ей «только и оставалось ехать на войну». Сама она в интервью сдержанно констатировала: «В 1992 году я оставила детей (третий и четвертый класс) свекру и свекрови. Они воспитали их и выдали замуж, пока я воевала в Карабахе».
Таким образом, к 1992 г. Сатеник оказалась дискредитированной и в некотором смысле «исключенной» из своего сообщества. Согласно канонам традиционного армянского общества, для женщины такая ситуация означает социальную смерть, потерю всех приобретенных в течение предыдущей жизни символических капиталов.Интересно, что семья и любовь к Отечеству расцениваются ею как богатство и стоят на одном уровне. Она вербализовала эту идею в ответе на вопрос, что значит быть богатым: «Мое богатство — это моя семья, мои дети, моя любовь к Отчизне, преданность ее интересам, верность. Любовь к родине у меня стоит на первом месте, после любви к моим детям».
Именно в этой двусмысленной ситуации, когда ее постигла утрата самого значимого в жизни, востребовалось проявление лояльности к родине. Она предприняла действия, которыми могла восстановить / или возместить утраченную репутацию. Тем самым, она выбрала самый короткий и, может даже, единственный путь к реабилитации себя как армянской патриотки, гражданки, и в конечном итоге, матери. То есть её боевые подвиги должны были извинить её несостоятельность как матери и жены. Так, «трудные времена» в её личной истории совпали с «трудными временами» в истории её народа и Отечества.[235] Но почему она направилась именно на войну? Точнее, почему именно патриотические идентичности в Сатеник возобладали? В какой ситуации приобретались эти идентичности? Уместно вспомнить здесь условия социализации Сатеник в детстве. Возможно, не последнюю роль в этом сыграла атмосфера дедовских воспоминаний о беспрестанном армяно-турецком противостоянии, несчастной Армении, оказавшейся во враждебном мусульманском окружении и отражавшей удары на протяжении всей своей кровавой истории. Национальные концепции деда Сатеник, (как и многих других дедов и бабушек) очевидно, исходили из тяжелого личного опыта в мире, где национальные идентичности вытекают в более чем обычные опасности и страдания. Важным детерминирующим фактором в борьбе этой женщины (возможно, как составляющая комплекса детерминант), таким образом, неизменно выступает историческая память об экономических притеснениях, депортациях, жестоких расправах. Из записей в полевом дневнике: «Большое влияние на формирование характера Сатеник, по ее словам, оказал ее дед. Он рассказывал ей об ужасах резни (kotoratz) и трагической истории армян». Кусок из интервью дублирует эту мысль. «Я не знаю, кто как, но я такая вот, за спины [солдат] не пряталась. Как меня воспитал мой дед, так себя вела». К этому присовокупилось, предполагается, школьное патриотическое воспитание на уроках истории и литературы, культивирование всенародного траурного шествия на гору Цицернакаберд ежегодно 24 апреля (условная дата геноцида армян в Османской империи), газеты, телевидение, воспитание в семье — это процесс не одного дня. Национальная идея закладывалась в Сатеник с детских лет, и патриотическая идентичность пробудилась в ней сразу же, как только условия для этого сложились.