В тесных объятиях традиции. Патриархат и война

Менее удачливые из них, не находящие ресурсов, чтобы обустроиться и отправлять регулярное денежное содержание, либо забрать к себе семью, либо вернуться к ней, завязают в местах переезда на долгие годы («мужья по дороге рассеиваются»[227]). При этом, оказавшись фактически главами своих семей, большинство женщин сталкиваются с патриархатными предрассудками. При определенном стечении обстоятельств эти дискурсы влекут за собой серьезные последствия для семьи. Жизнь женщины в отсутствие мужа подвергается жесточайшему социальному контролированию. Вершители учета держат удаленного мужа в курсе «моральных» дел его семьи через неформальные каналы информации (под бдительным оком оказываются в первую очередь жены и дочери). Изучение судебных документов бракоразводных процессов выявили случаи развода, инициированные мужем на почве измены: «Пока я был в России, она была неверна мне. Прошу развода». Социальная цензура, последовательно выполняя функции контроля и слежения, выступает здесь как некий «объективный» глаз, зачастую моделируя практические стратегии мужчин и женщин, конструируя их жизнь. Сознание людей (в зависимости от степени их лояльности традиционально-патриархатным идеалам) зачастую зомбируется, попадая под пресс представлений о «нормах», «кодексах чести», идеалах образцовой маскулинности, критериях подлинности, настоящести. Стабильно высокий для этих мест уровень разводимости, связанный с миграциями, также сильно бьет по женским интересам ввиду гнета гендерных стереотипов и более низкой вероятности повторного брака для женщин. В то же время, оказавшись разведенными де-факто, некоторые женщины требуют узаконенного развода, рассчитывая получить ту минимальную помощь от государства, которая им причитается. Процедура развода легально упрощается (разводы быстро оформляются в отсутствие мужчины) с одной стороны, разрушая основы семьи, с другой стороны, выступая как мера, направленная на минимальную защиту интересов женщины и ее детей.

«Идеальное» разрешение ситуации, когда все акторы достигают ожидаемого, выглядит так: «Сосед наш К. на днях приехал из Риги. Привез жене красивый халат, толстую золотую цепь, кучу подарков детям и деньги в придачу». Однако будет неверно назвать такой сценарий окончательным разрешением, поскольку часты случаи, когда мужчины ведут двойную жизнь и спустя много лет после исправных приездов и существенных материальных вливаний в бюджет семьи, в конце концов, остаются на месте миграции с другой семьей. Таким образом, двоеженство как новый образец семейных отношений в ситуации трудовой миграции становится в некотором смысле нормой, приобретая статус гендерного контракта, одной из моделей гендерных отношений.

Редкие смелые женщины в карабахском обществе выражают активный протест против подобных мужских практик, не принимая обратно в семью мужа, отсутствовавшего десять-пятнадцать, а то и двадцать лет: «Недавно приезжал, хотел вернуться в свой дом, но я ему сказала: „уезжай, не нужен ты мне. Где ты был, когда я с внуком сидела под бомбами, мерзла без дров, некому было мне блиндаж выкопать“. Так и уехал назад к своей… Я не жалею <…> здоровье уже не то. Все эти переживания и страхи в войну даром не прошли, заболела сахарным диабетом, сижу на инсулине. Функции щитовидной железы тоже нарушены». В таких случаях большинство людей, в том числе и женщины, осуждают их.

Другой сценарий, когда уезжают на десять-пятнадцать лет, не присылая денег, не звоня. После чего вдруг обнаруживаются и забирают к себе семью. Из письма Л. от 04.01.2002.: «…не написала самого главного и важного. Приехал муж З., моей золовки и забрал её с дочерью. Представляешь, через 10 лет? Даже не верится. Они уже в Обнинске, вчера говорили с ними. Девочка будет там учиться, пойдет в 4-й класс…».