Таким образом, социальный контекст феномена миграций в исследуемом регионе можно описать в терминах кризисной ситуации: поствоенное общество, кризис экономики, массовая безработица, бедность. Вследствие отказа от старых советских механизмов администрирования и отсутствия новых альтернативных форм социального управления наблюдается возрождение принципа клановости в распределении политических и экономических рычагов[223]
. На фоне резкой поляризации общества некоторые слои населения оказались на грани нищеты, причем пострадали в первую очередь женщины. Феминизация бедности напрямую связана также с тем, что политика распределения рабочих мест зачастую отражает традиционные стереотипы о том, что кормильцем семьи является мужчина. Рабочие места, представленные лишь в армии (поскольку речь идет о чрезвычайно милитаризованном сообществе), учреждениях инфраструктуры[224], в слабовыраженном частном секторе, не могут удовлетворить запросов населения.На этом фоне послевоенная демодернизация быта усугубила положение женщины, которая оказалась перед необходимостью выполнять вдобавок ко всем «женским» заботам «мужские» виды работ. В то же время отсутствие мужчины позволяет женщине реализовать свой собственный экономический проект[225]
. Женщина выступает как экономически активный и социально независимый объект. Параллельно с этим она может неустанно развивать дискурсы жертвы, чтобы показать окружению вынужденность своего дистанцирования от традиционной женской роли. К тому же действия таких женщин легитимируются самым мощным «гуманистическим» аргументом — «нечем кормить детей». Иногда оправдываются самые скандальные с точки зрения патриархатно ориентированного общества женские стратегии, в том числе спонсорский гендерный контракт (см. ниже).Рыночная экономика, безусловно, затронула систему традиционных отношений, в том числе и сферу традиционных обменов. Однако эти изменения не повсеместны и прежний порядок особенно устойчиво сохранился в селах. Информант из с. Хунушинак Мартунинского района: «
В случае если женщина вырывается из сферы своей женской «не-работы» в хозяйстве и дома[226]
и вторгается в сферу мужской «работы», она интерпретируется обществом как нарушитель традиционных норм (особенно теми мужчинами, перед которыми вырастает новый конкурент), поскольку затрагивает диспозиции институционализированных патриархатных иерархий. Такой переход возможен благодаря тому, что женщина включает в этот процесс свои неформальные сети, эксплуатируя систему так называемого «расширенного родства»: помощь родителей, сестер, других родственников по уходу за детьми, которая в свою очередь является частью сложных реципрокных обменов.Раздельное проживание супругов, связанное с миграцией мужчин, с одной стороны, безусловно, деструктивно влияет на семейные отношения, с другой стороны в женщине крепнет уверенность, что она в состоянии самостоятельно справиться с трудностями. Другой вопрос, что счастье и удовлетворение это ей вряд ли приносит, поскольку никак не увязывается с ее собственными интериоризованными представлениями о гендерных ролях и «женском счастье». Гораздо чаще информанты говорили об уязвленности и чувстве собственной ущербности от вечного отсутствия мужчины, чем радостных ощущений от освоения публичной сферы: «