В тесных объятиях традиции. Патриархат и война

Частый приезд корреспондентов из разных мест, включая европейские страны, страны Ближнего Востока и США стимулируют эти настроения: «…Он стоял у самых истоков карабахского движения. Журналистка Светлана Паскалева брала у меня интервью неоднократно, есть серия ее фильмов». Практически все вдовы знаменитостей сетовали на недостаточное проявление уважения и внимания к памяти их героически погибших мужей. Хотя в действительности все наоборот, приобретают широкое распространение многочисленные средства увековечивания памяти (особенно славно погибших в бою) посредством установления различного рода памятников, выкладки родников, выписывание памятных надписей на камнях и т. д.: «В селе Кагартзе в память о нем родник отстроили, мать его из тех мест». Причем эти мероприятия часто принимают государственные масштабы: «Его имя носит соседняя с нами улица. Выстроен памятник-родник за городом».

Карабахские вдовы погибших во время войны получают ежемесячное пособие по потере кормильца от государства. Специфические грани ментальности и ценностных ориентиров проступают в следующем факте. В качестве помощи от государства вдовы получают денежную помощь в размере 400 долларов «на камень», подразумевается надмогильный памятник. Этот факт очень интересен, на мой взгляд, тем, какие смыслы в изучаемой культуре придаются ритуалам, связанным с похоронной атрибутикой. Здесь опять срабатывают категории «намуса-абурра-чести», накопление символического капитала семьей.

Для «чужого» эта категория может показаться эфемерной, откровенно иррациональной. Выделять немалые по масштабам послевоенного Карабаха суммы из дырявого бюджета в фонд «умерших» может показаться, по меньшей мере, непонятным[209]. Однако для любого представителя карабахской субкультуры это вполне реальные вещи: слово, мнение, дискурс занимают здесь слишком важное место. Когда одна многодетная вдова все же решилась пустить эти деньги не по назначению, она была резко и однозначно осуждена и тут не помог даже её высокий социальный статус: «Эта бесстыжая (annamus), не побоюсь сказать, С. потратила деньги на постамент мужа, да такого мужа (yndi mardin khar en phoghy xardzh’al’a)…весь мир о нем говорит, герой он, герой, ни дать ни взять. Считает, видно, что ей все дозволено. Но все всё видят и запомнят. Никак она теперь это пятно с себя не сотрет. Брат ее погибшего мужа оставил свою семью на год и уехал в Россию на заработки, чтобы выполнить „долг чести“ и установить „достойное имени брата“ надгробие».

На фоне бедности и недостатка, которые заполняют все ниши повседневной жизни жителей Мартуни, помпезные каменные надгробья с высеченными, приуроченными к ситуации смерти похороненного философскими афоризмами и дорогостоящими рисунками по сюжету представляют взору некий контраст. (К слову сказать, я сама этот контраст не улавливала, пока мне ни указал на него коллега-антрополог, исследователь-аутсайдер.)

Особую проблему составляет изучение типичных жизненных стратегий жен гастарбайтеров в отсутствие их мужей, что позволит понять процессы трансформации гендерной композиции общества в кризисных ситуациях. В контексте данной главы интересны характер, параметры миграции в послевоенный период и гендерное измерение этих событий.

Выезд за пределы региона в поисках заработка — довольно старая практика в Нагорном Карабахе. Карабахское крестьянство на протяжении веков перемещалось в поисках дополнительных заработков, во-первых, внутри региона — из нагорной части в низменный Карабах и в Муханскую степь на время пахоты и особенно сбора урожая. Позднее наступление весны в возвышенных областях позволяло нагорным жителям спускаться на низменности до начала полевых работ у себя. Во-вторых, отход на работы в большие города[210]. Трудовые миграции мужчин стали чуть ли ни самой характерной чертой жизни пореформенной карабахской деревни.