В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать

Если окончательно выяснится, что «Трест» был всецело создан ГПУ и служил ему верой и правдой, — то будет ясно, что я обязан благополучным окончанием моей поездки именно моему безусловному доверию «контрабандистам». Во всяком случае, я лично и сейчас думаю, что некоторые из «контрабандистов», с которыми мне пришлось иметь дело, ни в какой мере не были причастны к ГПУ; это мне представляется психологически невозможным. Но в ту пору я верил всем контрабандистам вместе, верил в организацию.

Здесь небезынтересно упомянуть об одном эпизоде. Когда осенью 1925 г. я подготовился к моей поездке, мне, несмотря на все усилия, не удалось вполне сохранить ее секрет. Я помню мою прогулку с одним из моих друзей, который познакомился с Федоровым одновременно со мной в 1923 году… Мы гуляли в живописных окрестностях Сремских Карловцев, где я тогда жил. Мой собеседник убеждал меня, что Федоров провокатор, что моя гибель для него несомненна и что меня ждет судьба Савинкова… Но мое решение ехать было непреклонно, я знал, конечно, что поездка моя не может не быть рискованной, и потому такие разговоры в такой момент меня, естественно, раздражали. И в порыве раздражения я сказал то, чего совершенно не думал:

— Если «Трест», как вы утверждаете, — отделение ГПУ, то в таком случае я за себя совершенно спокоен. Потому что если Федоров и другие — провокаторы, — то им выгоднее всего благополучно выпроводить меня обратно. Я вряд ли представляю для них особенно лакомую добычу, а они будут думать, что мое благополучное возвращение создаст в их пользу доверие, которое они могут широко использовать.

Теперь, по-видимому, оказывается, что я был прав в том, во что сам не верил. И не прав в том, во что верил. Если «Трест» не успел воспользоваться доверием, которое вызвало мое благополучное возвращение, то по обстоятельствам особого порядка, о которых я расскажу позже[415].