В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать

В качестве аргумента, на котором основывалось это недоверие к московской организации, он сослался на самый факт ее беспрепятственного существования в течение нескольких лет, причем существования, отмеченного активными связями с заграницей, что, по его словам, приняв во внимание внутри-русскую обстановку, не могло объясняться иначе, как явным попустительством коммунистической власти[97].

Мемуарист продолжает:

Полагаю, что, если при наличии высказанных им взглядов, ген. Кутепов решался поддерживать связь с «Трестом», то делал это, имея основания верить в возможность извлечь из этой связи какую-то пользу для борьбы, в жертву которой он принес свою жизнь[98].

Параллельно с «географическим» расширением «Треста» в 1924 году происходила и экспансия его в новую для него идеологическую область — евразийское движение. Внутри МОЦР инсценировано было создание молодой оппозиции во главе с Денисовым (чекистом А. А. Ланговым, исполнявшим в «Тресте» роль помощника начальника штаба), стоящей на основе евразийской доктрины[99]. Может вызвать недоумение — почему для уловления евразийцев в свои сети ГПУ решило воспользоваться «Трестом» вместо того, чтобы задействовать другой, независимый канал. Объяснение этому приходится искать в сфере не идеологической, а, так сказать, практической. Евразийские настроения, вступавшие в причудливую смесь с монархическими пристрастиями, охватили к середине 1920-х годов довольно широкие круги «галлиполийцев». Именно этот «военный» аспект — задача сдерживания антисоветской деятельности молодого офицерства — вынудил ГПУ, не вникая слишком глубоко в теоретические построения движения, поспешить с установлением своего контроля над ним. Но, по-видимому, был и еще более конкретный, персональный повод к этому. Дело в том, что в числе наиболее пламенных поклонников «Треста» в эмиграции был племянник Врангеля поручик П. С. Арапов, увлекшийся евразийским учением и тайно приехавший в 1924 году, в сопровождении Якушева, в Москву для участия в «евразийском совещании». Именно его энтузиазм, по-видимому, и приводил к тому, что «евразийская» линия ГПУ на ранней стадии не была обособлена от «Треста». На протяжении ряда лет Арапов исполнял функции «ambassadeur itinérant» в сношениях «Треста» с заграницей[100]. Первая поездка в Москву и встречи с «трестовцами» там вызвали у него восторг[101]. В 1929 году он примкнул к «кламарской» группе евразийского течения и снова совершил поездку в Москву[102]. После похищения Кутепова был публично обвинен в сношениях с большевиками; упоминалось, что в общей сложности он совершил 18 секретных поездок в СССР[103]. Арапов репатриировался в Советский Союз и, по справке С. Ю. Рыбаса, погиб в Соловецких лагерях[104].

«Трестовская» агитация Арапова не сумела произвести должного впечатления на Врангеля. 31 октября 1924 года он писал генералу Е. К. Миллеру:

Касательно Арапова: я подозреваю, что А. П. <Кутепов> жертва провокации, что Федоров — Азеф. Путем личной беседы с Араповым я хотел проверить мои подозрения. Если он сможет представить тебе исчерпывающие данные в подтверждение того, что дело Федорова чисто, желательность его поездки сюда <в Сербию> отпадает; в противном случае пришли его сюда, снабдив деньгами согласно упоминаемого тобою в письме расчета[105].

Вскоре ему пришлось обратиться к вел. кн. Николаю Николаевичу с предупреждением об угрозе, исходящей от контактов с «Трестом». Произошло это при следующих обстоятельствах.