В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать

Во исполнение сформулированных в цитировавшейся выше записке Стырне целей Якушев, выступая под своим обычным конспиративным именем А. Федоров, написал 11 февраля 1925 года письмо к Врангелю. В нем, выразив сожаление о том, что они до сих пор ни разу не встретились, и надежду, что смогут лично познакомиться при следующем его визите за границу, он подверг резкой критике «Юнкерса» (вел. кн. Николая Николаевича) за его последние заявления (в интервью американскому журналисту). Пора объяснить Юнкерсу, заявлял Якушев, что возврата к прежнему в России быть не может, что урок, полученный в революции 8 лет назад, не должен быть забыт, если он хочет опираться на поддержку масс[106]. По поводу этого письма Якушева Н. Н. Чебышев 11 марта 1925 года сообщил Врангелю свое твердое заключение, что «Трест» — явная провокация, ставящая целью восстановить Врангеля против великого князя[107].12 марта 1925 года Врангель переправил это письмо Якушева вместе с письмом Волкова (Потапова) от 20 января 1925 года М. Н. Скалону для осведомления вел. кн. Николая Николаевича, как документы, подтверждающие подозрения о том, что «Трест» является советской провокацией[108]. Однако, несмотря на то, что Кутепов и сам (по свидетельству Войцеховского) испытывал серьезные сомнения и подозрения, исходившие от Врангеля предупреждения не привели к разрыву Кутепова с «Трестом», хотя бы и потому, что и врангелевские агенты внутри России продолжали контакты с МОЦР. Если В. А. Стырне был убежден, что в руках ГПУ находятся все нити, обеспечивающие полный контроль за деятельностью Кутепова и манипулирование им и его представителями, то Кутепов, со своей стороны, рассчитывал на то, что «Трест», сколь ни велика была угроза проникновения провокаторов в его ряды, остается удобным инструментом для развертывания боевой работы. Поддержку такому взгляду он находил не только в отчетах из России своих эмиссаров и в факте продолжавшегося сотрудничества генштабов стран-лимитрофов с москвичами, но и в пробудившемся в это время интересе к данному каналу со стороны британской разведки. Интерес этот выявился в переписке с Сиднеем Рейли, в которую с начала 1925 года, по инициативе Якушева, вступили М. В. Захарченко-Шульц и Г. Н. Радкович. После провала и измены Савинкова Рейли искал альтернативной силы в советской России, которая смогла бы вести успешную борьбу против коммунистического режима. «Трест» и казался ему как раз такой силой. При этом наиболее эффективной тактикой борьбы Рейли находил индивидуальный террор, ссылаясь на опыт «Народной Воли» при царском режиме. Программу «террора, направляемого из центра, но осуществляемого маленькими независимыми группами или личностями против отдельных выдающихся представителей власти», он сформулировал в письме от 25 марта 1925 года к резиденту вел. кн. Николая Николаевича в Гельсингфорсе Н. Н. Бунакову[109], с которым и «Трест» к тому времени установил тесную связь. 4 апреля Рейли получил из Гельсингфорса копию письма, в котором руководители МОЦР приглашали его посетить Россию, с тем чтобы на месте выяснить перспективы проведения его идей в жизнь[110].24 сентября 1925 года в Гельсингфорсе состоялась встреча прибывшего туда Рейли с А. А. Якушевым и М. В. Захарченко-Шульц, в ходе которой посланники «Треста» сумели уговорить колебавшегося гостя совершить — через созданное на финско-советской границе «окно» — краткую поездку в Москву, чтобы встретиться с членами Политсовета МОЦР и обсудить с ними свою программу. Якушев предложил Рейли гарантии полной безопасности перехода. 25 сентября Рейли пересек границу; М. Захарченко и Г. Радкович оставались в Финляндии и должны были встретить его по возвращении 29 сентября.

26 сентября Рейли и Якушев выехали из Ленинграда в Москву. 27 сентября на даче в Малаховке состоялось заседание Политсовета МОЦР. Согласно мемуарам Опперпута, именно там он узнал от Стырне о предстоявшем аресте Рейли. После этого заседания Рейли был арестован во время поездки в автомобиле (в котором находился и Опперпут) и заключен во Внутреннюю тюрьму на Лубянке, где подвергся допросам и был расстрелян 5 ноября 1925 года[111]. А ночью 28 сентября на границе, у деревни Алакюль, где Радкович ожидал возвращения гостя, были инсценированы перестрелка, арест Вяха и убийство трех человек[112]. Предпринятая Политсоветом МОЦР проверка эту версию подтвердила.

М. В. Захарченко тяжело переживала случившееся. Она писала Якушеву: «У меня в сознании образовался какой-то провал… у меня неотступное чувство, что Рейли предала и убила лично я… Я была ответственна за “окно”…»[113] Между тем произведенное Захарченко-Шульц и Радковичем расследование на границе вынудило их принять вывод о случайной гибели Рейли в этом пограничном инциденте и, следовательно, непричастности «Треста» к ней[114]. С этим выводом согласился и Второй отдел польского Генштаба.