В царстве глины и огня

Застольная, большая сарайнаго вида комната, съ грязнымъ поломъ, срубленная изъ барочнаго лса, неоштукатуренная и ничмъ неоклеенная, съ черными закоптлыми стнами, кишла народомъ, явившимся обдать. Тутъ были мужчины, женщины и дти. Все это толпилось около котловъ, вмазанныхъ въ широкую печку, помщающуюся въ углу комнаты, усаживалось на скамейки за длинный во всю комнату, ^наскоро сколоченный изъ досокъ столъ, на которомъ уже были разставлены большія глиняныя и деревянныя чашки съ налитыми щами, лежалъ хлбъ, нарзанный увсистыми кусками, и деревянныя ложки. Пахло прлью, кислой капустой, било въ носъ жилымъ запахомъ. Столъ былъ ничмъ не покрытъ. Надъ нимъ носились и ползали тысячи мухъ. Рабочіе все прибывали и прибывали. Нкоторые явились съ своими чашками и ложками. Шумъ и гамъ отъ говора были страшные. Матка-стряпуха, грязная кривая старуха, босая, съ подоткнутымъ за поясъ подоломъ платья и съ засученными по локоть рукавами, стояла около котловъ и наливала уполовникомъ щи въ подставляемыя ей чашки. Это явились къ обду порядовщики и порядовщицы, длающіе кирпичъ, обрзчицы, складывающія высохшій кирпичъ-сырецъ въ «елки», приготовляя его для отправки на обжиганіе въ печь, и мальчишки-погонщики. Земляники харчевались отдльно и имли свою матку. Тутъ-же въ застольной была и Дунька. Она обыкновенно ла съ Матрешкой изъ одной чашки. Получивъ отъ стряпухи щей и запасшись хлбомъ, Дунька и Матрешка услись на кончикъ стола и принялись хлебать. Щи были жидкія, солонина измочаленная и «съ душкомъ», тмъ не мене он ли съ большимъ апетитомъ.

— Вдь вотъ винца-то выпьешь хоть чуточку, совсмъ особь статья выходитъ. Вотъ и башка посл вчерашняго трещать перестала и на ду потянуло, а много-ли мы съ тобой выпили-то? Всего на всего крючокъ, говорила Дунька Матрешк.

— Еще-бы… Не даромъ-же наши мужики опохмеляются, отвчала та.

— Много безобразно, а немножко выпить такъ куда какъ хорошо! продолжала Дунька. — Вдь я вотъ все утро словно изломанная работала, а теперь совсмъ полегчало и на душ стало чудесно.

— Хлбъ сыръ, хлбъ солодовый! слышится у мужчинъ, усвшихся около большихъ чашекъ. — Эй, матка! Смотри, какой хлбъ. Вс корки отстаютъ и самъ онъ ровно замазка. Ты смотри у насъ!

— А ужъ на хлбъ жальтесь хозяину. Такую муку прислалъ, что просто срамъ. Вся, вся солодовая, отрубей въ ней пропасть. Мучаешься, мучаешься съ хлбомъ — не выпекается да и что ты хочешь. Хоть плачь.

— Мука плоха, да и сама лнишься промшивать. Видишь, комки какіе!

— А ты приди прежде да посмотри, какъ я около тста-то ломаюсь, а потомъ и говори. Словно ломовая лошадь. Комки отъ подмочки. Мука подмоченная, въ ней ужъ комки-то. Словно желваки какіе свалялись. Да это еще послдняя мука, а новая, что хозяинъ прислалъ, такъ еще хуже. На стну ползете, когда изъ той муки хлбъ испеку. Я вотъ сегодня посл обда мсить тсто буду, такъ придите да посмотрите. Вы хозяина за бока, а не ко мн приставайте. Онъ вамъ муку поставляетъ. Мое дло сторона, не хочу я смутьянства, а только и мшки неполные, нтъ въ мшкахъ настоящаго вса.

— Зачмъ-же староста такую муку принимаетъ? Гд староста? Старосту сюда! Гд Демьянъ Уваровъ? раздавались голоса.

— А староста вашъ сегодня со вчерашняго безъ заднихъ ногъ валяется. И къ обду не явился, отвчала стряпуха. — Зачмъ такого выбираете? Сами виноваты.

— По боку Демьяна! По боку! Ну его, къ лшему въ болото! Новаго выберемъ, говорили мужики. — Подохнешь при его пріемк харчей.

— Да и слдуетъ, слдуетъ, подхватили женщины. — Вонъ щи-то какія! Ложкой ударь — пузырь не вскочитъ, а все изъ-за того, что солонину жилистую и тухлую принимаетъ. Ншто отъ сухой и тухлой солонины можетъ быть наваръ? А староста пьетъ да пьетъ. Вы допросите его прежде, на какіе шиши онъ пьетъ. Три дня въ недлю человкъ пьяный валяется, такъ, знамо дло, харчи не могутъ быть хороши. Ему на пропой нужно. Хозяинъ сунетъ ему при пріемк рубль-цлковый, такъ онъ и песокъ вмсто муки радъ принять. Щи… Ншто это щи? Да и матка-то тоже… И матку-то пора по ше!

— Ну, ужъ на счетъ щей, хадды, вы зарылись! Это вы врете! взвизгнула матка-стряпуха. — Понятное дло, кто съ воскресенья знки нальетъ, такъ тому какія хочешь щи подай, такъ он будутъ неладны. А щи вкусныя-превкусныя.

— Какъ ты смешь насъ пьянствомъ корить? Сама пьяница. Съ Демьяномъ-то старостой вы вмст и пьете, крикнула ей какая-то женщина.

— А ты видла? Ты замчала? Докажи, когда я была пьяна? подскочила къ ней стряпуха.

— Вчера подъ кустомъ сидла и съ Маланьей сороковку охолащивала.

— Сороковку-то на двоихъ? Господи Боже мой! Такъ вдь я не каторжная. И мн въ Христовъ праздникъ чуточку выпить надо. А что насчетъ щей, то прямо скажу: зарылись. Съ похмельной головы зарылись. Ужъ на счетъ хлба я ничего не скажу, а щи дай Богъ всякому… Сама куска не домъ, а артельный котелъ я берегу.

— Да, бережешь ты себ на сороковки. Хозяинъ сшильничаетъ, староста сшильничаетъ и утянетъ, матка хорошіе куски солонины на сторону продастъ, такъ ншто могутъ быть щи хорошія! кричали женщины.

Началась общая перебранка.