В царстве глины и огня

«А можетъ быть, и Леонтій съ ними? Надо послдить. Почемъ знать? Бабы и проглядть могли», мелькало у него въ голов, и при этой мысли сердце его болзненно сжималось.

Сначала онъ шелъ по мелкой ольховой заросли, выросшей посл срубленнаго крупнаго лса. Виднлись пни. Трава была сыра отъ росы. Августовское солнце хоть и свтило ярко, но высушить ее еще не могло. Впереди его, прижавъ уши, зигзагами пробжалъ заяцъ между пней. Вдали на болот кричалъ куликъ. Усталость томила Глба Кириловича. Онъ прислъ на пень и вынулъ изъ кармана конвертъ съ полученными вчера по почт изъ фотографіи изъ Петербурга двумя карточками, на которыхъ Дунька была снявшись вмст съ нимъ. Вынувъ изъ конверта одну карточку, онъ долго смотрлъ на нее и любовался Дунькой

«Неужто она и посейчасъ измнница? Неужто и посейчасъ къ Леонтію чувства чувствуетъ»? задавалъ онъ себ мысленно вопросы. «Вдь ужъ, кажется, я ей всю душу отдалъ и только и думаю о томъ, какъ-бы сдлать ее счастливой и приготовить ей тепленькое гнздышко!»

Онъ вспомнилъ, какъ она посл поздки съ нимъ въ Петербургъ сдлалась особенно ласкова къ нему, вспомнилъ ея слова, которыя она говорила:- «Миленькій, и какъ я васъ за все это любить-то буду!» Онъ припоминалъ интонацію ея голоса, ея ласковое выраженіе лица, и все это казалось ему искреннимъ. Онъ сталъ утшать себя, что день Перваго Спаса, когда Дунька, по разсказамъ Матрешки и Ульяны, гуляла въ трактир съ Леонтіемъ, приходился раньше ихъ поздки въ Петербургъ, но тотчасъ-же самъ возражалъ себ, что общалась она пренебречь Леонтіемъ все-таки передъ Спасовымъ днемъ, когда онъ, Глбъ Кириловичъ, угощался съ ней на задахъ завода и посватался къ ней. Съ этого дня они уже стали женихомъ и невстой, а между тмъ въ день Перваго Спаса она откликнулась на зовъ Леонтія и пошла съ нимъ въ трактиръ, пошла уже поздно вечеромъ, стало быть, связи не прерывала.

«Измнщица, измнщица», повторялъ онъ, спряталъ въ карманъ фотографическія карточки и, вскочивъ съ пня, быстро зашагалъ по направленію къ Вавиловскому лсу.

Вотъ и Вавиловскій лсъ. Сначала показался мелкій осинникъ, составлявшій опушку, а за нимъ шли уже больныя деревья. Попадались красные грибы. Глбъ Кириловичъ взялъ два-три гриба, но тотчасъ-же сломалъ ихъ и бросилъ. На встрчу ему лопались два босыхъ заводскихъ мальчика-погонщика. Они возвращались на заводъ съ кузовами, переполненными грибами, и поклонились ему.

— Не видали вы въ лсу Дуни и Матрены? спросилъ ихъ Глбъ Кириловичъ.

— Дуньки и Матрешки? Нтъ, не видали, отвчалъ одинъ изъ мальчиковъ.

— Дуньки и Матрешки не видали, а Леонтій тамъ шляется съ гармоніей, прибавилъ другой мальчишка.

При этихъ послднихъ словахъ Глбъ Кириловичъ вспыхнулъ и на лбу его выступилъ обильный потъ.

«Тутъ! Тутъ! И этотъ мерзавецъ тутъ!» воскликнулъ онъ мысленно, сжалъ кулаки, стиснулъ зубы и быстро зашагалъ впередъ.

XXXIII

Леонтій, Мухоморъ и его пріятельница Матрешка еще долго просидли въ трактир въ субботу вечеромъ посл разсчета, такъ что прозвали даже ужинъ въ застольной. Пили много, хотя пили только одно пиво. Ставилъ пиво Леонтій, ставилъ Мухоморъ и даже сама Матрешка потребовала пару бутылокъ «на заладку», какъ она выражалась. Леонтій все время приставалъ къ Матрешк и упрашивалъ, чтобы она уговорила Дуньку проститься съ нимъ «какъ слдуетъ».

— Вдь ужъ въ послдній разъ, вдь ужъ это на послдяхъ, а тамъ уду въ деревню, такъ, можетъ быть, и вовкъ не придется съ ней увидться, говорилъ Леонтій и прибавлялъ:- Похлопочи, Maтреша, за подаркомъ теб я не постою. Хорошій платокъ въ понедльникъ преподнесу. Хотлъ отвезти невстк въ подарокъ — ну, теб онъ будетъ.

— Насчетъ подарка оставь. Что я за сводница такая!.. Ежели что сдлаю, то такъ, даромъ, за милую душу сдлаю, отвчала Матрешка.

— Да ужъ сдлаетъ, сдлаетъ, сказалъ за нее Мухоморъ. — Не сметъ она не сдлать, коли мой приказъ есть. Слышишь, Матрешка: мой приказъ!

И онъ стукнулъ кулакомъ по столу.

— А вотъ будешь много командовать, такъ нарочно не сдлаю.

— А выволочку?.. Хочешь выволочку?

— Ну, ну, ну… Руки не распространяй. Не крпостная я теб досталась.

— Нтъ. Мухоморъ, ужъ ты оставь, остановилъ Мухомора Леонтій. — Зачмъ насильничать? Я честь честью прошу у Матрешеньки и даже земно кланяюсь.

Леонтій всталъ и поклонился въ поясъ, тронувъ рукой до пола.

— За милую душу сдлаю, а съ подкупомъ или изъ-за побой — ничего не сдлаю. Только ужъ ты, пожалуйста, обжигал меня не выдавай.

— Гробъ… могила!.. стукнулъ себя въ грудь Леонтій и спросилъ:- Такъ когда-же, Матрешенька?

Матрешка сообразила и дала отвтъ:

— Завтра утречкомъ я пойду съ ней за грибами въ Вавиловскій лсъ. Приходи туда. А на задахъ около завода теб съ ней встртиться будетъ не ладно. Мало-ли тамъ всякаго заводскаго народа шляется. Теперь ужъ вс знаютъ, что обжигало ее обзаконить хочетъ. Увидятъ — и разскажутъ ему.

— Такъ какъ-же я васъ въ лсу-то встрчу? Вдь лсъ-отъ великъ.

— А я буду псни пть и голосъ о себ подавать, а ты захвати гармонію и нтъ-нтъ, да и поиграй на гармоніи. Найдешь насъ, сыщемся. Поищи, какъ хлба ищутъ, — и найдешь.