В тусклом стекле

– Нет, не умерли – они просто странным образом исчезли. Могу вам рассказать все очень подробно; я как раз знаю оба дела в точности, поскольку в первом случае выезжал на место происшествия снимать показания, а во второй раз, хотя сам я туда не ездил, через меня шли все бумаги; я также диктовал официальные письма к родственникам пропавших – они обратились к правительству с просьбою расследовать обстоятельства дела. От тех же родственников пришли к нам письма два с лишним года спустя. Они сообщили, что пропавшие так и не появились. – Он взял понюшку табаку и взглянул на меня серьезно и задумчиво. – Да, не появились. Я изложу вам обстоятельства, насколько они нам известны. Шевалье Шато Блассемар, французский аристократ и художник-любитель, в отличие от большинства emigres, вовремя смекнул, что грядут перемены, и успел продать значительную часть своего имущества, прежде чем революция исключила саму возможность подобных сделок. Он выручил при этом немалую сумму. По возвращении привез с собою около полумиллиона франков; кое-что вложил в государственные бумаги, основное же состояние оставалось у него вложенным в земли и недвижимость в Австрии. Из сказанного понятно, что господин этот был богат и нет, стало быть, никаких оснований полагать, что он разорился или испытывал денежные затруднения, верно?

Я кивнул.

– Привычки этого человека, в сравнении с его средствами, были более чем скромны. В Париже он поселился в хорошей гостинице и какое-то время был поглощен обществом, театрами и иными приличными развлечениями; не играл. Он был средних лет, но молодился; страдал, пожалуй, некоторым избыточным тщеславием, но это вполне обычное дело для такого рода людей; будучи человеком учтивым и благовоспитанным, он никого не беспокоил и, согласитесь, менее всего мог возбуждать чувство вражды и неприязни.

– Да, пожалуй.

– В начале лета тысяча восемьсот одиннадцатого года он получил разрешение на снятие копии с какой-то картины в одном из здешних salons и с этой целью прибыл сюда, в Версаль. Работа его продвигалась медленно. Спустя некоторое время он выехал из местной гостиницы и переселился для разнообразия в «Летящий дракон». Там он сам выбрал для себя спальню, в которой, по случайному совпадению, проживаете теперь вы. С этого дня он, по всей видимости, работал мало и редко бывал в своих апартаментах в Париже. Однажды вечером он сообщил хозяину «Летящего дракона», что собирается в Париж для разрешения одного вопроса и намерен задержаться там на несколько дней, что слуга его также едет с ним, однако комнату в «Летящем драконе» он сохраняет за собою и скоро в нее вернется. В комнате он оставил кое-какую одежду, взял лишь самое необходимое – дорожную сумку, несессер, – сел в карету и со слугою на запятках укатил в Париж. Вы следите, месье?

– Внимательнейшим образом, – уверил я.

– И вот, месье, они уже подъезжали к его парижским апартаментам, когда он внезапно остановил карету и объявил слуге, что передумал и будет ночевать сегодня в другом месте, что его ждет очень важное дело на севере Франции, неподалеку от Руана, и он двинется в путь до света; его не будет недели две. Он подозвал фиакр и забрал с собою небольшую кожаную сумку, в которую, как рассказал нам потом слуга, могли бы войти разве что пара сорочек да сюртук, вот только была она уж очень тяжела; последнее слуге было доподлинно известно, так как он держал сумку в руке, покуда хозяин отсчитывал из своего кошелька тридцать шесть наполеондоров, за которые по его возвращении слуга должен был отчитаться. Итак, с этой самой сумкою он сел в фиакр. До сих пор, как видите, все довольно ясно.

– Вполне, – подтвердил я.

– Зато дальнейшее, – сказал Карманьяк, – покрыто тайною. С тех пор никто из знавших графа Шато Блассемара, насколько нам известно, его более не видел. Мы выяснили, что как раз накануне поверенный по распоряжению графа реализовал все имевшиеся у него ценные бумаги и передал клиенту вырученные деньги наличными. Данное при этом объяснение вполне соответствовало тому, что было сказано слуге: граф объявил поверенному, что едет на север Франции улаживать какие-то спорные вопросы и не знает точно, какая сумма ему может для этого понадобиться. Таким образом, увесистая сумка, так озадачившая слугу, содержала, без сомнения, золотые монеты. Не угодно ли понюшку, месье?

Карманьяк вежливо держал передо мною раскрытую табакерку, из которой я решился взять щепоть для пробы.

– В ходе расследования, – продолжал он, – была назначена награда за любые сведения, проливающие свет на эту загадку; искали возницу фиакра, «нанятого такого-то числа около половины одиннадцатого вечера господином с черной кожаной дорожною сумкою в руке, который, выйдя из частной кареты, передал своему слуге деньги, дважды их при этом пересчитав». Явилось не менее полутора сотен возниц, но того, которого мы искали, среди них не оказалось. Однако мы все-таки получили любопытные и неожиданные свидетельские показания, хотя и с другого конца… Как этот несносный арлекин дребезжит своею шпагою!

– Невозможно терпеть, – поддержал я.