В + В

Огромная двуспальная кровать простиралась ещё намного дальше двух наших тел. Ника жалась ко мне и держала за руку, будто я обязательно должна сейчас куда-то деться. Над нами висел черно-белый потолок, выполненный в странном геометрическом стиле. Стены вторили ему, отражаясь черно-белыми полосами и кругами разных форм. Напротив ширилось окно, белые рамы, черные стекла, несколько золотых далеких звезд. Слева стоял открытый шкаф, откуда торчали мужские синие и коричневые рубашки, кофты, пиджаки, наверное, он всё ещё не потерял надежду и ждёт того мгновения, когда хозяин заберет их или пополнит новыми. В углу почивает туалетный столик, сделанный по моде дам XIX века, с резными краями, с украшенными ручками шкафчиков, с отделанным позолотой зеркалом. Ника могла бы проводить дни за таким столом, причесывая, убирая свои прекрасные волосы, но она лежала рядом и тыкалась носом в подушку. Её лукавый глаз, мигая, поднимался на меня, выхватывая изменения в моем лице. Иногда она улыбалась и тут же прятала улыбку.

– Никогда бы не подумала, что так можно было, – хихикнула она, нарушив тишину.

– Как «так»?

– Ну, так… Как мы с тобой…

Я почувствовала, как она сильнее уперлась в подушку, чтобы скрыть неловкость. Неожиданная улыбка, которую я не сразу почувствовала, появилась на моих губах.

– Это плохо? – спросила я осторожно.

– Да нет… Просто это необычно. Знаешь же, как оно с мужчинами…

– Знаю, – ответила я резко, почти грубо.

– Ну, вот, а тут совсем… по-иному, – сокровенным шепотом говорила она, чтобы её чувства никто не смог украсть, чтобы её мысли никто не смог подслушать.

Я повернула к ней голову. Она снова уткнулась, закрываясь волосами. Смешно видеть её робкой, стесняющейся. Я убрала упавшие пряди ей за ухо и увидела глядящий на меня глаз.

– Это не «по-иному», просто никому из нас не дали то, что есть у них.

– Думаешь?

– Предполагаю.

– Ты уже делала это с кем-то?

Я оскорбилась.

– Всё бывает впервые, – сказала я, чтобы она знала, что здесь мы равны.

– Господи, – выдохнула она, переворачиваясь на спину. – Если бы мне кто-то сказал, что в 34 года я буду спать со своей лучшей подругой, я бы, наверное, убила этого человека.

– Почему?

– Потому, что я не думала, что так можно, – обижаясь, ответила она.

В темноте я тихо хмыкнула. Никто не мог представить, что всё случится именно так. Разве мы когда-то задумываемся над возможными вариантами? Неужели мы вообще не думаем в такие моменты?

Когда она подошла и положила голову на моё плечо, она заплакала. Дружеские похлопывания и медленные поглаживания по спине не успокаивали её и не доносили смысл сказанных мною ранее слов. Руки сами сделали всё, что хотели тело и душа. Я целовала её опухшие солёные губы, противные на вкус, но мягкие на ощупь щеки, длинную шею, упавшие плечи. Чем больше я касалась её, тем больше мне хотелось. Мы не заметили, как кроссовки полетели в стороны, куртка свалилась, моя кофта оказалась на пороге спальни, её узкие брюки – на стуле. Мы ничего не замечали, словно снова были теми маленькими девчонками без логики, без продуманного плана, без опыта, с нами были упрямство, дико бьющиеся сердца и холодные дрожащие пальцы. Её горячее тело, такое живое, такое волнующее, прижималось к моему, поддавалось ему и двигалось, двигалось. Я держала её в объятиях, ласкала нежную кожу, касалась мягкого и влажного, слышала прерывистое возбужденное дыхание. Она узнала, что я имела в виду своими словами, она поняла, что больше я не могу скрывать бурлящее во мне чувство, воскрешённое неожиданной встречей. Ника познала мою стихию. И теперь она стала моей.

– Мне всегда казалось, что я живу просто так, для чего-то, что обязательно придет завтра, – начала вдруг она. – А завтра никогда не наступало, было только одно постоянное сегодня. И я ждала, что-то делала, с кем-то разговаривала, кому-то улыбалась, кого-то ненавидела, что-то ломала, но никогда ничего не создавала, – она вздохнула, тяжело, сдавленно. – Ужасно осознавать, что за всю свою короткую глупую жизнь я не сделала ничего полезного, чем можно было бы гордиться или чем можно было бы хвастаться.

Я молчала. Я не знала, что сказать ей, потому что ясно чувствовала то же самое. Мои пустые слова показались бы ей фальшивыми, смешными.

– Как-то жизнь по-дурацки прошла, а вроде дети есть, дело всей жизни было. Ты знала, что я девять лет вела школу черлидеров? – спросила она, обратив на меня взгляд.

– Нет.