В + В

– Да, после школы я всё-таки решила окончить хореографический, ну, там, куда мы еще вместе ходили, получила красный диплом, выучилась на хореографа и основала эдакую школу, – она приглушенно хихикнула. – Брала маленьких девочек и обучала их спортивным танцам. У всех был такой целеустремленный вид, когда они выходили на сцену, все так старались, выжимали из себя, что могли. Мне иногда даже стыдно было, как вспомнишь, какими мы были неуправляемыми, и как Марина Бориславовна с нами возилась. А ведь серьезно: она пыталась сделать из нас кого-то, может, даже неплохих танцоров, а мы и не понимали этого. Я смотрела на них и понимала, что ни черта они не понимают. И никогда не поймут, пока не встанут на мое место. А сколько их пойдет потом до конца – одна, две? Да они даже не вспомнят, как я выглядела. Я вот уже забываю, какой она была, Марина Бориславовна. Мне все кажется, она была какой-то далекой, недостижимой, – она потянулась рукой к потолку, – она была идеальной для всех нас, а мы делали вид, что можем называться её учениками. Потом мне так надоело водиться с ними, говорить им, как правильно, как неправильно, как стоять, как делать поклон. Мне надоело, и я продала их, ну, вернее, не их, а бизнес. Посидела и подумала, что ничего не хочу, благо муж обеспечивает всем.

Она замолчала. Её длинные ресницы хлопали в темноте, губы слегка раскрывались, будто она искала у них помощи в дальнейшем рассказе. Ника хотела, хотела говорить, но в жизни столько всего произошло, что выпалить всё за один раз невозможно. Глупо уставившись в потолок, она молчала. Я поддерживала тишину и думала о трудности каждого человека. Мы слишком эгоистичны, думая, что только с нами происходит нечто невообразимое, нечто тяжелое, но стоит лишь прислушаться к собеседнику. Тогда приходит осознание своей мелочности и детскости. Мы не лучше и не хуже других, мы такие же, как они, просто кто-то может нести на плечах больше, чем она, а кто-то не может вынести и этого.

– Мы жили с Ним три года, – наконец произнесла она. Я почувствовала себя обманутой и даже использованной. – А потом Он сбежал к другой, и Ему было без разницы, что Миша слишком маленький.

Тяжелый вздох измученного ударами судьбы человека раздался в просторной спальне. Она села. Гладкое плечо засеребрилось под взглядом уходящей луны. Коснувшись его, склонила голову набок, легкие волосы переметнулись в сторону. Её длинная шея снова обнажилась, взывая ко мне. Но я пересилила себя, чтобы ей было слегка говорить. В мою голову пришла одна простая мысль. С кем бы она ни спала, с кем бы ни пролетала её ночь, Ника никогда не открывает себя полностью. Так же она сидела перед Вовой, и его женственные руки касались гибкой спины, упругих бёдер. Так же она сидела перед вторым мужем, наверное, всего один раз, проявив слабину в данном давным-давно обещании не принадлежать никому, кроме Него. Вот она сидит передо мной, недавно ещё беззащитная и податливая. Ровная стена спины загораживает меня от неё, ни за что не подпустит близко, даже если я сильно этого захочу.

– Он ушел, а потом я встретила Василия, крупного банкира, который каким-то чудом влюбился в меня по уши, – продолжала она, замерев. – С Василием мы жили спокойно, по-доброму, почти десять лет вместе, может, даже больше. А потом он запил, начал истерить, закрылся совсем от меня, уехал лечиться и не вернулся. Довела я его, – она прижала пальцы к губам, задержала дыхание, пытаясь обмануть меня. Ей хотелось казаться сильной и стойкой после всего, что с ней произошло, но эмоции хлестали изнутри и ревели. – Потом и Машу довела: удавилась девчонка.

Слезы брызнули, словно из прорвавшейся плотины. Она зажала раскрытый в беззвучном крике рот, задыхаясь слезами. Растерявшись, я обняла её и погладила по голове. Истошный вопль скорби раздался у моей груди. Она схватила одеяло и поднесла его ко лицу, чтобы немного заглушить выплеск боли. Качая её словно маленькую, водила по волосам, спутанным, мокрым. Легкие её расширялись и тут же сужались, выдавливая из себя стон горечи. Я ничего не могла сделать, я была бессильна против её прошлого, против её выбора.