В заливе ветров

Озеро лежало гладкое, без единой морщинки. Солнце еще не поднялось, но облака уже заалели и бросали на гладь воды красноватые тени. Было совсем светло. Казалось, будто это не озеро, а зеркальная поляна, ослепительно ярко отражающая мельчайшие подробности берега: только что развернувшиеся зеленеющие листья берез, прошлогодний тростник, камни. Берега, казалось, сдвигались, чтобы стать ближе один к другому. Утка поднялась из тростника, недовольно покрякивая на нарушителей тишины. Было так тихо, что каждый звук — падение брызг с весла, стук и скрипение уключин — отдавался необычно громко, и невольно хотелось осторожнее грести. Зорька сидела на носу и подозрительно смотрела в воду, готовая кинуться на собаку, которая выглядывала из воды.

Клонило ко сну. Айно начала дремать.

— Ложитесь на носу. Там есть парусина. А Зорька будет вас охранять, — сказал Воронов.

— Ну что вы, я не устала. А вы-то когда-нибудь отдыхаете?

— Я? — удивился Воронов. — Сейчас, например, отдыхаю. Это же лучший отдых — вот так плыть на лодке. Если бы нам не нужно было спешить, я бы перестал грести. Пусть лодка идет, куда ей хочется.

— Она пошла бы прямо к порогу Хаукикоски, — проговорила Айно. — И понесла бы нас к щукам[3].

— Нет, — засмеялся Воронов, — мы уже протянули там оплотник.

С берега подавал голос кулик. Айно бороздила рукой воду и смотрела на отражавшийся в озере берег. Петр тоже любил грести, но управлялся с веслом хуже Воронова. Айно спросила:

— Не возьмете ли вы меня когда-нибудь покататься на лодке? Правда, я люблю поспать утром.

— Почему же не взять? Приглашу в первое же красивое утро. — Воронов ответил с каким-то нарочитым безразличием, и ему показалось, что Айно почувствовала эту нарочитость, он и сам не понимал, почему так получилось.

Ведь Айно сказала то, о чем он только что подумал. Но в самом деле, почему бы им не покататься по реке Туулиёки, когда выдастся свободная минута?.. Он знает Айно уже больше двух лет. Часто видит ее, разговаривает и по делам и просто так. Но с некоторых пор он при встречах с Айно стал испытывать какую-то неловкость, стесненность, точно виноват в чем-то, может быть, перед ней или, скорее, перед кем-то другим. И вместе с тем Воронов, от природы замкнутый, чувствовал, что с Айно он мог бы быть откровенным. Ему даже хотелось, чтобы Айно узнала и об Ольге и об его одиночестве… Но то ли самолюбие — ведь девушка его будет жалеть, — то ли что-то другое удерживало его. Порою ему казалось, что это был бы дурной поступок — омрачать душу девушки, только начинающей жизнь, своими невзгодами. Но сейчас, на озере, он почувствовал себя легко с ней и собрался было заговорить, как вдруг Зорька, раздраженная собакой, которая плыла под водой впереди нее, громко залаяла.

— Замолчи! — сердито прикрикнул на нее Воронов.

Зорька сконфуженно завиляла хвостом. Момент был упущен, и Воронов продолжал грести молча.

Когда они проехали через протянутый на заливе оплотник, Воронов спросил деловито, как спрашивают врача:

— Скажите, можно ли за два месяца вылечить туберкулез легких?

— Конечно, возможно, — ответила Айно. — А разве у вас что-нибудь с легкими?

— Нет, я говорю об Александрове, — ответил Воронов.

Айно изумленно посмотрела на Воронова:

— Александров? Туберкулез легких?

Воронов по-своему понял изумление Айно.

— Вы думали, что я не знал? Начальник ведь должен знать, почему главный механик в такое время отправляется в санаторий.

Айно испугалась, что Воронов услышал, как забилось ее сердце. Теперь она поняла все: почему так плохо выглядел Александров в тот воскресный вечер на берегу озера, почему он вернулся из командировки таким грустным, вспомнила и вчерашний вечер, когда Петр не осмелился подойти и поздороваться с ней за руку… «Он боялся за меня. Петя… Петя…» На глазах ее навернулись слезы. Она почти грубо сказала Воронову:

— Гребите. Я тороплюсь в Туулилахти.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Степаненко протянул Воронову письмо и начал переносить в лодку свою поклажу.

Воронов, узнав почерк Ольги, сразу разорвал конверт, углубился в чтение, забыв помочь Айно подняться в кузов машины.

Шофер предложил ей сесть в кабину, но она сказала, что не выносит запаха бензина. Ей хотелось быть одной.

Воронов с волнением держал в руках маленький листок бумаги. Это еще не был ответ на его последнее письмо, Ольга, видимо, не успела получить его.

Он остался один на поляне. Машина уже уехала, Степаненко ждал на берегу.

Письмо было такое же, как и другие письма в последнее время, — приветы, стандартные фразы, что жизнь и работа идут попрежнему, и такой же стандартный вопрос: «Как у тебя дела?» А он знал, что его «дела» не так уж сильно ее интересуют. И было очень обидно. Ведь так коротко и сухо можно писать разве что случайному знакомому. Пусть прошла любовь… Ну, а дружба?.. Неужели в ее душе не оставили никаких следов общие дороги войны?.. Ведь не случайными попутчиками они были, а товарищами в долгом и тяжком пути, который связывает людей навеки. Да, так, кажется, кончалось ее письмо в госпиталь, где он лежал раненый. А может, она никогда и не любила его?