В заливе ветров

Ему не задали ни одного вопроса. Кто-то предложил сделать перерыв, но от этого отказались: окна открыты, можно курить и в комнате.

— Кто хочет взять слово первым? — несколько раз спросил Кирьянен. Желающих что-то не было. — Ну, кто хочет взять слово вторым, в таком случае? — пошутил он.

Поднялся Кюллиев. Обычно он приходил на собрание с кипой бумаг в руках, долго перелистывал их, но говорил, не глядя на бумаги. Вот и сейчас он вздохнул, сунул свои записи в карман и начал с шутки:

— Хорошо секретарю такого собрания! Стоит прочесть протокол одного из предыдущих, кое-что изменить, поставить новую дату — и глядишь, протокол готов. Почему же так получается, товарищ секретарь партийной организации и товарищ докладчик?

Кюллиев выжидающе посмотрел на Кирьянена и Воронова и помолчал, словно действительно ждал, что кто-нибудь объяснит ему, как это получается. Потом ответил сам:

— Не умеем мы ставить на партийных собраниях вопросы производства так остро, как они стоят в жизни. Вот коммунист и начальник сплава товарищ Воронов докладывал, как обстоит дело. Слушаешь — и вроде ничего. Работы начались хорошо, возникли неожиданные трудности, их преодолевают, и так далее и тому подобное. Остается пропеть: «И тот, кто с песней по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадет!»

Кое-кто начал улыбаться: вот дает жизни! Воронов усмехнулся: смотри-ка, он, оказывается, и острить умеет! Кирьянен, не мигая, глядел, на мастера, словно умолял: «Ну, ну, продолжай!»

— А ведь песни тоже всякие бывают. С иной и пропадешь. С такой песней, какую запел товарищ Воронов на трассе, не очень-то далеко уйдешь! Вы помните эту песню: старая плотина, старая плотина!.. Жаль, что я не умею рифмовать. О новых людях надо было думать, товарищ Воронов, а не о старой плотине! О людях, которые сегодня думают о том, что будет завтра. О наших коммунистах и беспартийных передовых сплавщиках, которые показали, что такое авангард. Воронов не думал о них, не слушал их, и, смотрите, получилось смешно и грустно: строителей гоняют туда, сюда, продолжаются споры, восстанавливать старую плотину или не восстанавливать, а тем временем древесина идет, идет, несмотря ни на что, идет как в жизни все идет вперед, прямо по той самой диалектике, о которой Воронов так умно и так хорошо говорит на занятиях политкружка. Но не идет только дело, которым поручено руководить Воронову: не строятся ни старая, ни новая плотина, ни электростанция, ни направляющие боны на озере Пуорустаярви, не строится как раз то, что ускоряло бы нашу работу.

Кирьянен удовлетворенно кивал головой. Накануне собрания они разговаривали с Кюллиевым о положении на рейде, но он не ожидал, что этот ворчливый мастер сумеет так остро рассказать о будничных делах производства.

— Я не говорю, что Воронов умышленно не хочет ускорить строительство электростанции, новой плотины и всего, что нам нужно завтра. Но он боится, что мы не справимся с тем, что нам нужно сделать сегодня, он не верит в наши силы, не верит, хотя сама жизнь доказывает правоту людей. На озере во время бури люди, и сам Воронов среди них, справились с бонами, которые раньше не были протянуты по вине того же Воронова. На реке люди быстро разобрали затор, который образовался по вине опять же Воронова. Воронов говорит, что сплав на реке Пуорустаёки под угрозой. А Потапов был здесь и утверждал, что они справятся. Я верю Потапову, и неправильно вы, товарищ Воронов, сделали, что сняли его с должности бригадира. Почему вы считаете необходимым во всем сомневаться и делать все по-своему? А что получилось на запани? Здесь, на запани, простые люди, которым и Воронов, и Александров не очень-то доверяли дело механизации, справились и с бортовыми упорами и с довольно сложными задачами ремонта машин. Я еще раз спрашиваю, какое же вы имеете право не доверять людям, товарищ Воронов? Почему вы думаете, что вы один строите коммунизм?

Воронов заерзал на стуле. Это его обвиняют в недоверии к людям! Ведь не кто иной, как он, Воронов, упрекал Александрова в этом грехе!

Речь Кюллиева произвела такое впечатление, словно открыли клапан, сдерживавший все, что за последнее время накопилось на душе у людей. Заговорили все: один не успевал закончить, как уже два-три новых оратора просились к столу. Один из работающих на сортировке потребовал расставить рабочую силу по-новому, грузчики вспомнили о предложении направлять вагонетки прямо в железнодорожные вагоны…

«Ну, Кирьянену нечего будет и сказать», — подумал Воронов, но ошибся. Кирьянен удивил его с первых же слов:

— Я получил письмо от Койвунена и от Пекшуева. С Потаповым я разговаривал по телефону. Напрасно ты не доверял им, Михаил Матвеевич. Теперь можно с уверенностью сказать, что со сплавом бригада справилась. Самые опасные мели хвост сплава миновал. В этом году уже не надо ни новой, ни старой плотины…

«Что это такое — ему пишут, а мне нет?» — с мучительной болью подумал Воронов. Кирьянен тем временем продолжал говорить. Он говорил о гидростанции на Хаукикоски, о том, что в ближайшие годы там будет построена бумажная фабрика.