В зареве пожара

Они очнулись пред утром. Уже светало. Сквозь занавески окна белел занимающийся день. Катя молча поднялась и, не одеваясь, села на край постели. Странное выражение решительности, твёрдо обдуманного намерения отражалось в её бледном, усталом лице. Она сидела, обхватив руками колени и пожимаясь от утреннего холода. Петя смотрел на неё, и она была ему почти противна. Но он ещё совестился прямо сказать ей, чтоб она уходила.

– Что же ты, Катя, нейдёшь домой. Пора уж. Скоро все поднимутся в казармах, – наконец, не выдержал он.

– Что мне туда идти, зачем? никуда я от тебя не пойду, Петенька! Не гони меня, – нежно и робко, боясь услышать отказ, прошептала она, опуская голову. Он удивлённо посмотрел на неё.

– Да ты сдурела что ли, Катерина! Ишь, чего выдумала – не гони её! Одевайся, говорят тебе, и иди, пока не проснулись люди…

Тогда она, еле сдерживая слёзы, быстро и бессвязно заговорила о том, что жизнь ей без него не нужна, что он ей люб пуще всего на свете, что она не может, любя его, жить с другим, постылым. Женские слёзы были знакомы Камневу… Он почти с злобою смотрел на девушку – её отчаянье казалось ему напускной блажью…

– Ну, ты вот что, голубушка… – резко заговорил он, беря её за плечо и поднимая с кровати. – Убирайся отсюда. Чёрт вас возьми, с вашей любовью… Тебе я говорю… – Она побледнела от этого окрика…

В её широко раскрытых глазах, обращённых на него, выразилось так много мольбы, упрёка и тоски, что Петя не выдержал, отвернулся…

Тогда она, молча, кое-как оделась и ушла, не сказав ни слова…

Час спустя Камнева, снова заснувшего после ухода Кати, разбудил стук в дверь… Стучался смазчик машины, приходивший по утрам ранее других рабочих.

– Это ты, Иван? – спросил Петя, потягиваясь спросонок…

– Вставайте скорей, Пётр Николаич! Беда у нас стряслась… Катька-то… повесилась!

Что-то тёмное и страшное по своей неожиданности надвинулось на Камнева, точно его ударили ножом в сердце… Он отворил Ивану и слушал его рассказ бледный, с трясущимися губами…

– Висит, слышь, она на перетяге у Николки Утарикова; с таратайки сняла перетягу-то возле конного двора, в сеннике, зацепилась за пряснину. Старик Герасим первóй увидал, – на улицу пошёл утром – иду, говорит, я по сеннику, гляжу из-за стога, чьи-то ноги болтаются – с нами крестная сила! Катька удавилась…

– Народу там тепереча со всего прииску сбежалось… Мать-то как убивается – страсть!..

Часа два спустя волнение умов, вызванное этим неожиданным самоубийством Кати, улеглось, и приисковая жизнь вошла в обычную колею. Петя стоял на помосте машины, около свального люка, и обычным образом покрикивал на возчиков. Он был спокоен, как всегда, и факт смерти Кати его не трогал более – он успел уже свыкнуться с ним…

Солнце поднималось всё выше и выше и заливало золотистым потоком лучей зеленеющую таёжную долину. И ничто в этом безоблачном тёмно-синем небе, в этих красивых очертаниях гор, уходящих в даль лиловую грядою, не напомнило о смерти, о молодой безвременно загубленной жизни!..

Источник: Сибирский наблюдатель. – 1904. – Кн. 7–8. – С. 23–28.

Стихотворения в прозе

I. Мёртвые цветы

Как они жалки – эти бледные, мёртвые цветы!.. На их тонких засохших лепестках ещё сохранились нежные, бледно-голубые и золотисто-лиловые оттенки, но аромат свежести и чистоты отлетел от них. Они безжизненны и грустны – эти бедные цветы!

…Мне вспоминается одна девушка, виденная мною вчера. По оживлённой улице большого города она шла робкою, усталою походкой. Её маленькие, изящные ножки пугливо мелькали из поношенного, убогого платья. В больших тёмно-синих глазах отражалась тихая, бессильная тоска… И вся она своей грациозной, надломленной фигуркой, своим бледным, утомлённым лицом, носившим следы бессонных ночей и слёз, напоминала прекрасный, чистый цветок, брошенный чьей-то равнодушною рукой на грязную мостовую…

Бедные мёртвые цветы!..

Там, на родных полях, они неудержимо тянулись к солнцу, огненные поцелуи которого вливали в них жизнь и счастье. Лёгкий перелётный ветерок ласково шептал им: «Выше, выше, смелее!»… А здесь, в этой скучной тёмной комнате с низким потолком и толстыми каменными стенами, они недолго цвели, – они умирали без воздуха и света…

Мне жаль их – эти безмолвные, обессиленные цветы… Жаль потому, что они напоминают душу одинокого человека. Тихо и темно в комнате и кажется, что неслышно отворяются двери и уходят навсегда, незримо присутствовавшие здесь, дорогие, светлые мечты… и уходит сама жизнь…

…Бедные мёртвые цветы!

II. Незримая спутница