Ва-банк

Я не задавал вопросов, на которые, по сути, и не имел права, но вскоре увидел, что ни один из них не является настоящим механиком. У них было слабое, весьма дилетантское понятие о том, что такое мотор, а в американских машинах они и вовсе не разбирались. Ко всему прочему эти ребята были в то же время основными или, вернее, почти единственными постоянными клиентами гаража. Один был токарем, и это объясняло присутствие в гараже токарного станка — по их словам, для обточки поршня. Очень скоро я узнал подлинное его назначение — производство бутылок с зажигательной смесью, детонатором и бикфордовым шнуром.

Для вновь прибывших французов «Франко-венесуэльский гараж» ремонтировал машины от случая к случаю. А для венесуэльского банкира он готовил бомбы. Но мне было совершенно наплевать на все это.

— Черт! Не понимаю, — сказал как-то я. — Кто за кого и кто против кого? Расскажите мне об этом.

Был вечер, мы сидели при свете лампы, и я расспрашивал трех французов — их жены и дети ушли спать.

— Это не наше дело. Мы делаем только посуду для Армандо. И у нас все прекрасно, приятель.

— Может быть, и прекрасно для вас, но мне нужно все же знать здешний расклад.

— Зачем? Ты ведь зарабатываешь себе на красивую жизнь и развлекаешься, как хочешь, не правда ли?

— Конечно. Пока веселюсь. Но я не как вы. Власти этой страны предоставили мне убежище: они доверяют мне, дают возможность свободно дышать, и я не хочу выглядеть здесь свиньей.

Их, знающих мое положение, поразили эти слова. Они знали также, что за мысли бродят в моей голове, знали о моих планах — с моих же слов. Об одном я только не упомянул — о деле в ломбарде. И вот что они ответили:

— Если это даже удастся, ты сможешь сделать деньги, которые тебе нужны, чтобы выполнить то, что ты задумал. Конечно, и мы не намерены проводить остаток жизни в этом гараже. Безусловно, у нас есть свой интерес, но это ничто в сравнении с теми деньгами, о которых мы мечтали, когда приехали в Южную Америку.

— А как ваши жены и дети?

— Жены все знают. За месяц до того, как поднимется воздушный шар, они покинут Боготу.

— Значит, во все посвящены. Так я и думал: они не удивляются ничему, что здесь происходит.

В этот же вечер я повидал Делоффра и Армандо и долго разговаривал с ними. Армандо сказал:

— В нашей стране всем заправляют Бетанкур и Гальегос под дымовой завесой дутой демократии. Власть им добыли простые солдаты, которые в действительности не знали, почему они сбросили Медину, — он тоже был военным, но либеральнее и человечнее штатских. Я вижу, как преследуются бывшие чиновники, работавшие при режиме Медины, и думаю, что это несправедливо. Пытаюсь понять, как это получается, что люди, осуществившие революции под лозунгами о «социальной справедливости и уважения ко всем без исключения», становятся еще хлеще своих предшественников, как только приходят к власти. Вот почему я хочу помочь Медине вернуться.

— Прекрасно, Армандо. Я вижу, что, помимо всего, ты хочешь заставить партию, стоящую у власти, прекратить преследования. А что касается вас, Делоффр, у вас один Бог, и это Медина, ваш защитник и друг. Но теперь послушайте меня: люди, выпустившие меня, Папийона, из Эль-Дорадо, ныне находятся у власти. Сразу же после революции, как только прибыл новый шеф полиции, он прекратил в этом селении дикое царство террора. Я думаю, он еще там — дон Хулио Рамос, адвокат и незаурядный писатель, тот парень, который выпустил меня. И вы хотите, чтобы я участвовал в путче против этих людей? Нет, я лучше уйду. Вы знаете, что на меня можно положиться — я буду молчать. Но это все, что я могу для вас сделать.

Армандо, не способный подавлять человека, сказал: — Хорошо, Энрике, не делайте бомбы, не работайте на станке. Все, что вы должны выполнять, — это смотреть за машинами и подавать инструменты, когда они потребуются механику. Поэтому останьтесь еще. Я прошу об этом как о дружеской услуге. А когда мы решим действовать, вы узнаете об этом за месяц до начала действий.

Итак, я остался с этими тремя молодыми парнями. Они еще живы, и их легко разыскать, поэтому я буду пользоваться инициалами вместо имен — П. И., Б. Л., Дж. Г. У нас вышла замечательная команда, и мы всегда были вместе, ведя такой образ жизни, что французы Каракаса называли нас мушкетерами — самых знаменитых из них, как известно, тоже было четверо. Те несколько месяцев оказались самыми прекрасными, самыми счастливыми и удивительными за то время, что я прожил в Каракасе.

Жизнь была сплошным весельем. По субботам мы пользовались элегантной машиной очередного клиента, говоря ему, что она еще не готова, и уезжали на один из роскошных пляжей с цветами и кокосовыми пальмами, чтобы поплавать и поразвлечься, — на целый день.