Ва-банк

В самолете, которым я возвращался в Каракас, я хохотал при мысли о том, что люди считают себя хозяевами собственной судьбы, думают, что они могут выстроить свое будущее и предвидеть события. Все это пустое, Папи! Самый гениальный математик, самый умный, самый волевой, какого только можно себе вообразить, строитель своей жизни, не более чем пешка в руках всемогущей судьбы. Только настоящее определенно, ибо обо всем остальном мы ничего не знаем — здесь распоряжается удача, рок, судьба или действительно всепроникающая рука Господа Бога.

Одно лишь имеет смысл в жизни — никогда не признаваться, что ты побежден, и научиться после каждого падения вновь вставать на ноги. Именно это я и собирался сделать.

Уезжая, я со всеми попрощался. Потому что, вырыв свой клад, думал покинуть навсегда Венесуэлу, сделать новую оправу для драгоценностей, чтобы их нельзя было узнать, потом продать все это и двинуться в Испанию. Оттуда было бы легко нанести визит в прокурорский совет и другие места.

Можете себе представить тот вопль невыразимого удивления, которым мушкетеры встретили меня, увидев в дверях гаража. Мое возвращение отпраздновали ужином с пирогом, а Диди поставила на стол четыре цветка. Мы выпили за вновь воссоединенную команду, и карусель жизни снова закрутилась на полную катушку. Но я не был уже таким беззаботным, как раньше.

Чувствовалось, что у Армандо и Делоффра есть какие-то соображения насчет меня, которые они придерживали до поры до времени. Мне казалось, что это связано с предстоящим переворотом, хотя оба знали мою позицию. Они часто приглашали меня зайти выпить или поесть к Делоффру. Еда была замечательная, а разговоры — без всяких свидетелей! Делоффр сам готовил, а его преданный шофер Виктор прислуживал за столом. Мы говорили об очень многих вещах, но в конце концов разговор всегда возвращался к одному и тому же предмету — генералу Медине. Я узнал, что он был самым либеральным из всех президентов Венесуэлы, за весь период его правления не появилось ни одного политического заключенного, никого не преследовали за убеждения. Медина проводил политику мирного сосуществования со всеми государствами, с другими режимами, даже с Советским Союзом. Он был благородным человеком, и люди так любили его, что однажды, во время праздника в Эльпараисо, они пронесли его с женой на руках как триумфатора-тореро.

Постоянно твердя мне об этом замечательном Медине, который прогуливался по Каракасу только с одним сопровождающим и ходил в кино как обычный гражданин, Армандо и Делоффр почти убедили меня в том, что любой человек, у которого есть здравый смысл, сделает все, что в его силах, чтобы вернуть Медину к власти. Кстати говоря, в последней венесуэльской революции Делоффр потерял все. Какие-то таинственные «мстители» разгромили его роскошное кабаре, в котором Медина и высший свет Каракаса встречались, чтобы пообедать или просто пообщаться.

Наконец, почти убежденный — как оказалось позже, это было ошибкой, — я начал уже подумывать о том, чтобы принять участие в путче. Мои колебания полностью исчезли (нужно признаться в этом, потому что я хочу быть искренним), когда мне пообещали деньги и все остальное, что мне было нужно для осуществления моих планов.

Так уж получилось, что однажды вечером мы сидели у Делоффра, готовые действовать, я — одетый в форму капитана, он — полковника.

Но с самого начала все пошло наперекосяк. Правила конспирации мы в планах предусмотрели: чтобы узнавать друг друга, должны были носить зеленую повязку на рукаве и произносить пароль — «Арагуа». Предполагалось, что в два часа ночи все мы будем на своих местах. Но где-то в одиннадцать вечера внезапно появились четыре пария в экипаже, запряженном одной лошадью, которые еще встречались тогда в Каракасе. Парни были вдрызг пьяны и распевали песни во всю мощь своих легких под гитару. Прямо перед домом, где они остановились, я, к своему ужасу, услышал, что песни полны намеков на сегодняшний переворот — намеки были настолько прозрачны, что только тугой на ухо мог их не услышать. Один из них заорал, обращаясь к Делоффру: «Пьер! Сегодня кошмар наконец закончится! Мужество и достоинство, друг! Наш Отец Медина должен вернуться!»

Большей глупости невозможно было предположить. Чтобы нас взять, потребуется меньше времени, чем очистить лимон. Я вскочил в бешенстве — в машине было три бомбы: две — в багажнике и еще одна — на заднем сиденье, прикрытая ковриком.

— Ну и хороши же эти ваши друзья! Путчисты фиговые! Если все такие, нам не о чем беспокоиться — можно прямо отправляться в тюрьму.

Делоффр как ни в чем не бывало рассмеялся и сохранял спокойствие, будто собирался на бал; он восхищался собой в форме полковника и не переставал любоваться своим отражением в стекле.

— Не беспокойся, Папийон. В любом случае мы не станем никому всерьез вредить. Ты же знаешь, в этих газовых бутылках не что иное, как порох. Только чтобы наделать шуму, вот и все.

— А какова же цель этого вашего «шума»?