Вадимка

Мне становится жалко Ивана Гурьяныча.

Не знаю, сколько проходит времени, но вот чуткий слух мой ловит едва слышное гудение мотора. Я задираю голову, ищу в небе самолёт. А может, вертолёт или моторка?

Моторка сейчас нужнее любого самолёта.

Гул доносится со стороны реки. Он плывёт низко, рокот мотора гуще самолётного, резче. Ближе, ближе… Теперь никакого сомнения: по Витиму несётся моторка.

Она выскакивает из-за далёкого каменного гребня— чёрная точка в белых бурунах. Она летит на предельной скорости, так что нос её задран к небу. А на носу стоит что-то чёрное, лохматое.

«Кажется, собака на носу? — размышляю я. — Наверное, охотник какой-нибудь».

Но я ошибаюсь: это овчарка Андрея Гринталя. За рулём, сгорбившись, сидит сам геолог, рядом с ним примостился Иван Гурьяныч.

Лодка с рёвом втыкается в песчаный берег.

— Здоров, здоров, старина! — Гринталь тискает меня в своих лапищах. — Знаю, друг, Вадимка потерялся. Но-но, не печалься, найдём обязательно.

Это он предупреждает мои жалобы.

— В той стороне следов нет, — сообщает Иван Гурьяныч. — Я километра три отшагал.

— Как же вы здесь оказались? — удивляется Гринталь.

— Заблудились. А ты как?

— Здесь мои владения — сто километров вверх, сто вниз. Вот и мотаюсь. Есть хочешь?

— Очень.

— Вот хлеб, колбаса. Чего душа желает?

— Всего.

Пока я ем, возвращается Степан Степаныч, молча качает головой — следов нет.

— И всё-таки он ушёл в Дрёмово, — настаивает Степан Степаныч. — Иной дороги у него нет.

— По воздуху, что ли?

— Не знаю, а только моя правда.

Иногда и Степан Степаныч упрямится.

Гринталь соглашается с ним.

— Ах ты, Вадимка-Невидимка, — печалится Андрей. — Ну погоди, попадёшься ты мне, попадёшься!

Я съедаю все гринталевские запасы.

— Хлеб-то есть у него?

— Хлеба у нас нет.

— Ну и артист! — возмущается Гринталь. — Здорово ж вы его обидели. А? Было дело?

Я молчу.

— Давайте составим план поиска. — Андрей достает карту. — Вы, Степан Степаныч, и вы, Иван Гурьяныч, поедете со мной, я вас поближе к Дрёмову подвезу. Один из вас на машине в Карповку проскочит. Это на случай, если Вадимка мимо Дрёмова деранёт. А дальше будем действовать по обстановке. Больной останется на месте. Вечером ему подбросят харч и какие-нибудь лекарства. По рукам?

Все согласны с планом геолога. Минут через пять мои спутники садятся в лодку.

— Будь спокоен! — кричит Гринталь. — При нужде вертолёт поднимем, всех геологов на ноги поставим. Выручим Вадимку!

Моторка круто разворачивается, стремительно рвётся вперёд. За кормой тянутся две белопенные дорожки.

Мне делать нечего. Я сажусь на камень и печально смотрю им вслед.

Вечером приехал на лодке молодой белозубый геолог в стареньком спортивном костюме — помощник Гринталя по хозяйственной части. Выбросил на берег мешок с провизией, махнул прощально и понёсся вниз по течению. Я ничего не успел спросить: ни про Андрея, ни про Темника, ни про Степана Степаныча. О Вадимке спрашивать нечего. Сам бы сказал.

Я только что вернулся из лесу. Трудно рассказывать, как я седлал Грозного, как взбирался на него. Каждый куст, каждая сосёнка щёлкала по больной ноге. И вся эта мучительная поездка оказалась, конечно, бесполезной. Я нехотя пожевал хлеба с колбасой, запил витимской водичкой и поковылял в палатку.

Лёжа в спальнике, прислушиваюсь к чёрной тишине. Страшные картины мелькают в моём воображении. Тайга, бездорожье, болота… Вадимка, Тымба, волки… Почему-то в таких случаях обязательно видятся волки. Не медведи, не рыси, а именно они. У Вадимки — ни хлеба, ни спичек; звери гонятся за ним по пятам. Он бежит, падает, снова бежит. Слышит за собой голодное клацанье острых зубов. Нет сил, нет сил… Он падает, прикрыв собой напуганную Тымбу…

Я поворачиваюсь на правый бок. Мне надо заснуть, избавиться от страшных картин. Надо, надо, надо!..

…Проснувшись, я слышу трескучий рокоток. Я верчу головой, прислушиваюсь, определяю: вертолёт!

Схватив палку, торопливо хромаю к берегу. Вертолёт приближается со стороны Дрёмова. Я вижу, как блестят на солнце его круглые усы, как виляет стрекозиное тело, как оранжево крутится рулевое колёсико.

Вертолёт ищет меня.

Я машу ему обеими руками. Наверно, в нём сидит Гринталь. Может быть, они что-нибудь узнали? Вряд ли. Иначе приплыли бы на моторке.

Белый комочек выпархивает из кабины, падает возле палатки. Я ковыляю обратно, каждый шаг даётся с трудом, боль усиливается. Вчера лопнули пузыри, я едва оторвал бинт от ноги.

В носовом платке вместе с гаечным ключом лежит записка: «Фёдор Петрович! Товарищи ваши: один в Дрёмове, другой в Карповке. По всем направлениям разосланы геологи. Мы летим на разведку. Не волнуйся, всё будет хорошо. Твой Андрей».

Я отрываюсь от записки, провожаю взглядом улетающего Гринталя. Всё тише и тише становится вертолётное стрекотание.

«Всё будет хорошо, всё будет хорошо», — твержу эти слова как заклинание.

Если б не нога!

Ночью нога разболелась ещё сильнее, и утром я не могу встать: малейшее движение отзывается резкой болью. Можно только ползти, задрав левую ногу.