Вадимка

И даёт ей походную, алюминиевую.

Вадимка, как всегда, со щенком возится. Картошку щенок не ест, рыбу тоже. Молока бы… А где его взять?

— Сейчас организуем, — встаёт Валентин Иванович. — Колхоз наш не бедный, прокормим волкодава.

Приносит он целый бидон молока.

— Тут, — говорит, — и людям хватит. Как волкодава зовут?

— Как? — спрашиваем Вадимку.

— Не знаю.

Вот это здорово!

— Сеньором Помидором зовут, — балагурит Иван Гурьяныч.

— Это она, — сообщает Вадимка, стряхивая искру с кеда.

— Давайте имя придумывать? — предлагает Степан Степаныч. — Тайга!

— Тымба!

— Дамка!

— Подведём черту, как говорят у нас на собраниях. — Степан Степаныч снимает шляпу. — Прошу высказываться.

«Тайга» и «Тымба» проходят единогласно.

— Голосовать! — требует Вадимка. — По-честному!

— Самое честное, Вадимка, — это моя шляпа, — уверяет Степан Степаныч. — Пиши на двух бумажках: «Тайга» и «Тымба» — и давай их мне.

Он кладёт в шляпу свёрнутые бумажки, трясёт перед Вадимкиным носом.

— Тяни, брат.

Вадимка вытаскивает бумажку: «Тымба».

— Виват Тымбе! — басит Степан Степаныч, так что Темник вздрагивает.

— Ура-а!

Это мы кричим, поддавшись настроению Степана Степаныча. А он приглашает:

— По случаю крещения шейка прошу отведать солёной рыбки.

Едим тут же на сельсоветском столе. Всё исчезает мгновенно, как под взглядом волшебника. Валентин Иванович приносит ещё несколько рыбин.

— Тащил бы всю бочку, — предлагает Гурьяныч.

Тымба лакает молоко из консервной банки.

Вечернее солнце скатывается за далёкие хребты, в прозрачном небе играют стремительные ласточки, лениво кружат сытые орлы. Кой-где дымятся туманом бело-зелёные сопки, с тёмной реки тянет дрожкой прохладой. К белому острову шумно плывут лодки с баяном и песнями.

— Что ищете в наших краях? — спрашивает Анна Петровна. — Может, помощь какая нужна?

— А вот это! — Степан Степаныч разводит руками. — Не знаю, как товарищам, а мне такая жизнь нравится. Возьмёте в свой колхоз?

— Рады бы, только должности подходящей нет.

— А я без должности, вместо сивки-бурки.

Он размяк, Степан Степаныч, ещё больше подобрел. Занятным стал, разговорчивым.

Я приглядываюсь к Валентину Ивановичу. Он совсем молод, каких-нибудь двадцать восемь лет, четвёртый год живёт на севере. Приехал не то из Ленинграда, не то из Киева.

— Нам бы эвенков посмотреть… — просит Степан Степаныч. — Не подскажете, где лучше?

— Без этого не обойдётся, — уверяет Валентин Иванович. — И в Тымбе можно, и на оленьих стоянках. Интересный народ, самобытный. Иные сразу к новой жизни привыкают, иные с трудом, особенно старики. Был тут у нас один случай, давний правда, но интересный.

— С бабушкой Лапо? — спрашивает Анна и заранее смеётся.

— Расскажите, пожалуйста, — просит Вадимка.

— Ладно, слушайте. Живёт у нас такая древняя старушка — бабушка Лапо. Есть у неё внучка Гайонка. По-русски сказать — красивая. Решили мы им дом построить. Как решили, так и сделали. Поселяем бабушку в дом, а она не хочет. «Домовых, говорит, боюсь. У вас, у русских, домовые есть».

Мы смеёмся над ней: это, мол, только в сказках. И внучка ей то же самое толкует. «Ладно, — говорит бабушка Лапо, — где мне с вами спорить! Буду в дом переселяться».

Да, поселиться-то поселилась, а жить не живёт. Как дело к ночи, она к другим эвенкам кочует, к тем, которые ещё в чумах остались. Семьи две-три их было. И Гайонку с собой тащит.

Стали у нас свет проводить. Купили мы двигатель, сильный, надёжный. Приходит монтёр в бабушкин дом — нет её, второй раз приходит — нет. «Где бабушка?» — у соседей спрашивает. А те отвечают: «Не живёт бабушка дома, в чум укочевала».

Стали мы с ней опять разговаривать. Свет провели, кровать с панцирной сеткой достали. Специально в район ездили.

Бабушка снова соглашается: «Ладно, поди-ка, больше кочевать не буду, жить буду».

Иду я как-то домой поздновато, на конюшне задержался. Смотрю, горит свет у бабушки Лапо. «Значит, дома, — соображаю. — Зайду проведаю».

Стучусь, стучусь — не отвечает. Я посильней, кулаками барабанить стал. Вдруг, думаю, беда какая стряслась. А из-за двери кричат: «Хто там? Заходи, мне шипко некогда!»

Открываю дверь. Смотрю, стоит бабушка на табуретке и рукавицу на лампочку надевает.

«Что делаешь, бабушка?» — спрашиваю.

«Свет увернуть надо. А как? Я знаю, што ли?»

«Вот, говорю, выключатель есть». И показываю, как он действует.

А бабушка стоит и по голове себя шлёпает:

«Вот дура-баба, пошто у Гайонки не спросила?»

Вадимка смеётся больше всех.

— А что, если бабушке Лапо телевизор показать? Вот бы удивилась!

— История, в самом деле, смешная. Степан Степаныч захлопывает записную книжку. — Долго добираться до оленьей стоянки?

— День, полтора, два, смотря какой транспорт. На своих двоих — одна статья, на лошадях — другая, на оленях — третья.

— Есть стоянки на нашем пути?

— Как раз мимо одной поедете. Дорога туда, честно скажу, неважнецкая. Собственно, никакой дороги нет — оленья тропка. По люди ездят, значит, и вы проскочите.

Нам ещё лошади нужны. Кое-что мы отправим самолётом, резиновую лодку например. И всё-таки груз наш увесист.