Вагнер – в пламени войны

Здесь я и остался, а Сухов, Агама и другие бойцы были отправлены дальше. Выделили мне на этой точке земляной дом – то ли окопом его назвать, то ли блиндажом, не очень понятно. Выглядел он так: лаз, выкопанный в земле, вел вниз в помещение, а помещение же представляло собой норку, как у какого-нибудь барсука или хомячка, и нора эта была покрыта сверху бревнами и щитами из прессованной древесины. Стоять в помещении нельзя, только сидеть, и то пригнувшись. Однако места здесь хватало и чтобы вытянуть ноги полностью, поспать и поесть, а хорошая крыша защищала от дождя. Два на два метра – это уже квартира целая. Противоположной же стеной от входа служил тот самый забор бетонный, вдоль которого мы сюда и шли. Рядом с моей норой тоже были жилые помещения, представлявшие собой блиндажи. В этих блиндажах жили по два-три человека. Я же теперь был хозяином целого помещения, что меня даже очень радовало. Пайки нам доставляли вовремя и пачку сигарет на день выдавали, «Бонд» украинский, и этот «Бонд» можно было курить только иногда, так как дыхание от таких сигарет перехватывало. Плохие сигареты, но хоть что-то. Старший точки жил в соседнем блиндаже, их там три человека было. Старшему точки было примерно 23 или 24 года. Был он кашником, с Ростовской зоны. Видимо, на молодого все обязанности и взвалили. Позывной его был «Ложка». Однако этот молодой командир, или как у нас было принято называть такую должность, старший, выполнял свои обязанности по организации быта и работы точки очень даже прилично, старался. Назначен я был постовым по работе на точке. Шесть часов я находился с самого утра в окопе на краю лесополосы, а это от наших блиндажей с бетонным забором где-то примерно метров за двадцать пять. Пайки мне туда приносили бойцы. Здесь я у края лесополосы следил за полем, так как за полем находился в зеленке враг. Меня предупредили:

– Осторожнее, к краю не выходи, так как снайпер часто работает по нам. И сам знаешь, что птички.

Вечером же, к шести часам, меня сменяли, и я отдыхал. Балдел в своей норе, где варил чай и кофе в железной кружке, ел тушенку и размышлял о событиях войны, мечтая о том, как напишу обо всем этом мемуары. О жене и дочери я не думал, а вернее, приказал себе не думать: там дома все хорошо и баста на этом – такую установку я дал себе еще на спецподготовке в Молькино и выполнял ее и сейчас. Справа, за роскошными кустарниками и деревьями был также блиндаж. Жили там двое бойцов, и одного из них я даже научил мотать портянки, так как носки его совсем пришли, как он сказал, в негодность. Подошел ко мне этот боец, позывной которого был Смарт, и говорит:

– Батя… Ты вот в армии служил. У меня ноги совсем никакие, и носки не могу уже носить. Ноги сбил и обувь теперь трет. Ты можешь научить меня портянки мотать?

– А портянки-то есть? – спрашиваю.

– Есть, – отвечает он мне и показывает разноцветные лоскуты крепкой ткани, но не портяночной ткани. Лоскуты эти зеленые в цветочки красные. Я аж внутренне рассмеялся.

– Научу, конечно, – говорю я ему.

Кстати, этот Смарт потом героем стал и очень хорошим командиром. Но об этом далее будет речь…

Бывали в этом условном «тылу», по которому часто также падали мины или снаряды украинские, хоть и не так часто, как это было на самом передке, случаи очень даже смешные. Наш старший точки один раз, когда я стоял на посту (пост назывался «фишкой» в «Вагнере»), держа в руках саперную лопатку, подошел ко мне и спросил:

– Старый! Ты не знаешь, кто там на тропинке навалил?

– Не знаю, – отвечаю ему я.

– Так там навалил кто-то, и командир мне приказал разобраться с этим, – поясняет мне Ложка, показывая саперную лопатку и состроив недоумевающее лицо. – Значит, и не ты тоже, так ведь кто-то же навалил и никто не признается, а нас здесь всего-то восемь человек.

– Не знаю, – говорю ему я и уже откровенно хохочу.

– Так нет же, никто не признается. Это что же получается, с соседней точки к нам, что ли, в туалет ходят? Теперь сам пойду закапывать. А что делать? Вот люди! – на этом Ложка закончил возмущаться, встал и обреченно побрел к тропе. Я же еще долго улыбался насчет того, что виноватых по этому поводу никак не удалось найти среди восьми постояльцев на нашей точке.

Как-то раз, на второй день пребывания здесь, пришел за мной человек из полевого штаба. Мы с ним до штаба шли по витиеватым кабаньим тропинкам, пока не дошли до полуразрушенного здания из красного кирпича. Заходим внутрь… В помещении ящики зеленые стоят из-под снарядов у стены справа, а посередине ящики такие же в два ряда, а ближе к стене слева стол широкий. Вверху крыша скатом, а потолка нет. Здесь же вижу Юста и еще двух наших сотрудников, разговаривающих с бойцом. Боец, держа в руке купюру в пять тысяч рублей, спрашивает сотрудников:

– И что теперь я здесь в лесу делать с этими деньгами буду?

– Не знаю, – пожимает один из сотрудников плечами. – Пусть у тебя будут, нам сказали раздать, вот мы и раздаем. Твои деньги. Это же окопные, и ты их получить должен.