Ваксберг А.И. Моя жизнь в жизни. В двух томах. Том 2

Справедливости ради надо сказать, что традиционной советской формулой «если каждый начнет…» пользовались буквально все хулители фильма, а таких нашлось куда больше, чем мы ожидали. Больше всех негодовали судьи — отправляли письма-протесты в редакции газет и в большие верха. «Как такой фильм мог дойти до экрана? — восклицал „пропагандист Елизар Перчик“ (так он подписался) из Харькова. — Где контролирующие инстанции? Ведь получается, что общество сломало граждански активного человека». Ему вторил начальник отдела юстиции Курского облисполкома, требуя снять фильм с экрана, а создателей его покарать: «Показ одного такого фильма перечеркивает в сознании человека работу целой армии пропагандистов права».

Не отставали и те, кого эта самая армия успела уже оболванить. Ленинградская студентка Яна Орешкина допрашивала с пристрастием: «Вы хотите сказать, что у нас несправедливое правосудие? Что могут засадить невиновного? Ваш фильм просто перевернул все мои представления о самом справедливом в мире социалистическом обществе». Столь же здравые вопросы задавала и пресса. Например, «Комсомольская правда» — устами прогрессивного журналиста Ю. Гейко, которого задел образ общественного защитника Лисицына, бесхарактерного угодника и подхалима. «Что ставили своей целью авторы, — спрашивал нас товарищ Гейко, — высмеивая человека с комсомольским значком?» Честнее всего было бы ответить: «Высмеивая человека с комсомольским значком, авторы ставили своей задачей высмеять человека с комсомольским значком». Но критик, поставивший свой коварный вопрос, знал этот ответ не хуже нас. Все знали все, но каждый играл ту роль, которую ему отвели. Игра по правилам — вот что было самым важным в нашей тогдашней жизни.

«Одна надежда, — вздыхала „мать троих детей“ (закона представилась) Ирина Слесарева из Красноярска, — что этот клеветнический фильм не найдет успеха у советских людей». Не знаю, может ли служить критерием успеха число зрителей, его посмотревших, но на фильм «Средь бела дня» было продано свыше 29 миллионов билетов, за что нас благодарило теплым письмом то самое Госкино, которое героически сопротивлялось его выходу на экран.

В кино мне сделать больше ничего не удалось. Принятый «Ленфильмом» сценарий «Яблоко от яблони» долго валандали в Госкино и возвратили на студию, как видно, с такой аттестацией, что у него вдруг не оказалось «производственной перспективы». На Киевской студии уже был доведен до стадии запуска фильм, в основу которого легла пьеса «Верховный суд». Над ним по моему сценарию с большим увлечением работал режиссер Борис Ивченко, а Галина Польских была утверждена на одну из главных ролей. Но последовало высочайшее указание: работу прекратить. Никаких вразумительных объяснений автора сценария не удостоили, справедливо посчитав, что он и так все понимает. Центральная сценарная студия не смогла пробить в Госкино принятие моего сценария «Возвратить на доследование»: он, как и следовало ожидать, слишком «кусался».

Зато продолжался мой счастливый роман с телевидением. Двухсерийный телефильм «Опасная зона» снимался в Ленинграде. Чтобы придать фильму полную документальность, режиссер Роман Федотов вообще отказался он профессиональных актеров. Но самым непрофессиональным из них был автор повести, превращенной в сценарий: он сыграл самого себя.

Да, выпало на мою долю и такое еще испытание: вдруг превратиться в актера, ни в коем случае не пытаясь при этом им стать. «Никакой игры! — взывал ко мне режиссер. — Полная естественность! Вы журналист, делайте свою работу, и ничего больше!» Легко сказать… Ведь «свою работу» автор делал в контакте с играющими исполнителями — в придуманных им самим эпизодах, и к тому же с многократными дублями. Ничего похожего на «свою работу» это не имело. Волей-неволей приходилось делать отнюдь не свою.

По ходу фильма предстояло снять эпизод бурного собрания петеушниц, на котором присутствует журналист. Я сам нашел подходящее ПТУ, договорился о собрании «на моральную тему» с моим участием — будто бы для газеты. Даже директриса не была посвящена в режиссерский замысел и о съемках вообще ничего не знала. Только начали собрание, как ее вызвали к телефону. Вернулась она в полном недоумении: едет зачем-то телевизионная группа, кто ж это успел «настучать» про наше собрание? Подозрение пало, естественно, на меня, но я решительно выступил «против» намечавшихся съемок — вполне естественно играл и тут! «Нет, — возразила мне директриса, — отказать я не могу, меня телевидение потом на весь город ославит». Разработанный нами план осуществлялся блестяще: она поверила в этот экспромт, а уж ее подопечные — тем паче.