Ваксберг А.И. Моя жизнь в жизни. В двух томах. Том 2

С невероятной поспешностью Верховный суд Азербайджана под началом Оруджева вынес желанный Алиеву приговор. По жалобе Бабаева дело поступило в Верховный суд СССР. Шаткость предъявленных обвинений была очевидной, ни одна улика не выдерживала испытания на прочность. Поспешность, с которой для Бабаева избрали смертную казнь, настораживала. Помню, как мучился член Верховного суда СССР Исмаил Мамедович Алхазов, единственный, кто в этом ареопаге представлял не только Азербайджан, но и все Закавказье. Совестливый человек и высококлассный юрист, он хорошо видел необоснованность приговора. Выходец из Баку, он прекрасно понимал, «откуда растут ноги». Но не хуже понимал и то, чем грозит ему и оставшимся в родной республике близким сопротивление жесткой воле Первого Человека.

Другие члены Верховного суда были убеждены в необходимости вообще прекратить это дело за недоказанностью вины. Заместитель председателя Верховного суда СССР Евгений Алексеевич Смоленцев принял более осторожное решение: он опротестовал приговор, предложив провести новое следствие и вторично представить собранные доказательства суду. Скромнейшее и естественное судейское решение, тем более, если учесть, что речь идет о человеческой жизни.

Что тут началось!..

Из множества свидетельств, имеющихся в моем распоряжении, приведу лишь одно. Вот что рассказывал в письме ко мне тогдашний начальник отдела Верховного суда СССР, доктор юридических наук Олег Темушкин: «Однажды я по служебным делам находился в кабинете председателя Верховного суда СССР Л.Н. Смирнова, когда зазвонил телефон правительственной связи. Из разговора я понял, что звонил Гейдар Алиев. Он сказал Смирнову, что получил информацию о протесте на приговор по делу Бабаева и глубоко возмущен поступком Смоленцева. Сказал еще: расстрел Бабаева „имеет общественное значение для всей республики“ и добавил вполне недвусмысленно: „Надеюсь, вы меня правильно поняли?“ Это мне дословно передал Смирнов, завершив беседу по телефону. Игнорируя волю своего заместителя и членов Верховного суда СССР, Смирнов тут же отозвал протест Смоленцева и уведомил об этом Алиева. В Азербайджане даже не стали дожидаться, когда об этом придет письменное уведомление из Москвы: Бабаева немедленно казнили. По существу, совершилось убийство».

Чем же была вызвана столь безумная акция? Почему понадобились у всех на виду такие меры, которые я бы назвал политической истерикой?

В силу своего служебного положения Бабаев хорошо знал закулисную жизнь захватившей плацдармы и процветающей, а не только уходящей со сцены мафии. Всем из «бывших» давался наглядный урок: каждого, кто не прикусит язык, кто посмеет помнить не то, что надо, и знать не то, что положено, ожидает схожий конец.

Теперь появлялся последний и самый решающий аргумент для расправы с мятежным прокурором Мамедовым: ведь Бабаев был его «кадром». Мамедов старался спасти Бабаева — сначала от ареста, потом от суда, потом от казни. И вот подводилась черта под его карьерой. Что светило ему — покровителю опаснейшего государственного преступника, члена криминальной группировки, укравшего у народа (у кого же еще?) миллионы рублей? Именно таким он был представлен в отправленной из Баку аттестации. Мамедова лишили прокурорского поста — с треском, с позором, несмотря на вялое сопротивление его приятеля, генерального прокурора Руденко.

Но это был еще не конец.

Изгнанный с работы, Мамедов все еще оставался депутатом Верховного совета республики: тактическая ошибка Алиева, хотя он впоследствии представил ее как свою лояльность, мягкость, терпимость. Поняв (а быть может, и узнав от прежних друзей), что завершающая расправа грядет, Мамедов опередил события. На очередной сессии Верховного совета вдруг взбежал на трибуну, даже не дождавшись разрешения председателя, и успел — до того, как рептильные депутаты не заглушили его свистом и топотом ног, — сказать, что «государственный план» республики это липа, бюджет — тоже, рапорты об успехах — вранье, а… Вот на этом «а» его и прогнали с трибуны, зато на нее взобрались семнадцать «оппонентов», с гневом обличавших «предателя» и «клеветника». Самый веский аргумент против Мамедова привел «народный писатель Азербайджана» Сулейман Рагимов: «Против кого ты, Гамбай? Бог послал нам своего Сына в лице Гейдара Алиева. Разве можно выступать против Бога?» В стенограмме после этих слов написано: «Бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию. Все встают».

Мамедова отозвали из депутатов, исключили из партии, возбудили против него уголовное дело. Модель знакомая… «Свидетели» уже готовились давать показания. Но «вор и взяточник» сбежал.

В отличие от Авербуха, Мамедов не скрывался на потайных квартирах, а жил у сестры в Ленинграде. Найти его было нетрудно. Но Алиев искать не стал. Негласное соглашение: «Будешь молчать, — тебя нетронут, не будешь, — пеняй на себя», — устраивало его больше.

К этому времени Алиев уже никого и ничего не боялся. И Мамедов знал это. Поэтому и помалкивал. Он ведь тоже был из того же номенклатурного круга и хорошо знал правила игры.