Читаем Ваксберг А.И. Моя жизнь в жизни. В двух томах. Том 2 полностью

Что ж, наверно, он отличался своими знаниями и эрудицией от «каменных жоп», к сонму которых его позже «примкнули». Большую любовь к Кагановичу с Молотовым вряд ли питал. И скорее всего с удовольствием гнул бы другую линию, поддерживая не бездарей, а таланты. Но негоже перекрашивать историю ради каких угодно, даже самых благих, целей. В те, поистине судьбоносные, зимние дни 1948–1949 годов он слишком усердно топтал «космополитов», отлично сознавая, какие указания даст по этому поводу товарищ Сталин, как «по-большевистски» он станет их выполнять. И всячески возносил патриота Софронова, на которого напустились «европо-американские» критики. Слишком усердно, чтобы это можно было забыть.

Почему же Анна Бегичева, чей донос пришелся так кстати, не снискала лавров легендарной врачихи Лидии Тимашук — этого Павлика Морозова в юбке?

Почему пассионарная Анна, сыграв свою историческую роль, осталась в полной безвестности?

Ответ весьма прост. Ни ЦК, ни товарищ Сталин не были повинны в том, что доверились маститым медикам, оказавшимся извергами и бандитами, — напротив, они высоко оценили подвиг скромной женщины-врача, которая помогла им разоблачить презренных коллег-убийц. Но как могли на партийном Олимпе не разглядеть идеологических диверсантов и прозреть лишь после сигнала бдительной критикессы? Ясно, что в такой помощи ЦК не нуждался. Он был сам способен во всем разобраться.

По наводке Софронова подсказка попала метко в цель. Но автору подсказки ничего не светило. Разве что ей позволили напечатать несколько хвалебных статеек о драматургах-патриотах. Один из гимнов — ничтожному Анатолию Сурову — она пропела, увы, на страницах «ЛГ». Так расплатились с ней за очень ценный сигнал. Мавр сделал свое дело. И дело это ушло в архив.

И все же на имя Анны Алексеевны Бегичевой (1899–1984) я случайно наткнулся совсем в другом контексте: в опубликованной переписке Константина Симонова. Почти через тридцать лет после своего доноса Усатому она, как ни в чем не бывало, прислала Симонову свою рукопись о Владимире Татлине: Симонов подготовил и провел в ЦДЛ выставку, ему посвященную, — первую после десятилетий замалчивания. И, откликаясь на новые веяния времени, вчерашняя стукачка поспешила идти вровень с веком. Ничего не зная, конечно, о ее прежних боевых заслугах, Симонов весьма уважительно ей ответил. Благодаря этому Бегичева заняла какое-то местечко не только на газетных страницах, но и в собрании сочинений классика советской литературы, — увы, без уточнения, что за роль с подачи Софронова довелось ей сыграть в одной из самых гнусных кампаний, затеянных Сталиным.

…А Софронов сгинул, как будто его и не было. Не пришлось бы мне увидеть в Пхеньяне финальную агонию вчерашнего душителя, самого себя превратившего в ходячий фарс, кто бы вообще теперь вспомнил о нем?

Судьбе было угодно еще один раз подключить меня к работе умиравшей — вместе с Советским Союзом, ее породившим, — Ассоциации писателей Азии, Африки и Латинской Америки. Это было уже на другом витке истории, хотя со времени пхеньянского действа прошло всего-навсего четыре года. Всего-навсего… Но за это время перевернулась одна страница и, казалось, открылась другая. Софронов только что отбыл в иной мир, да и останься он в этом, ни в какой ассоциации — той или другой — ему было бы нечего делать.

К руководству пришел критик Евгений Сидоров, будущий министр культуры и посол России в ЮНЕСКО. Женя и призвал меня отправиться в Турцию, где в двух городах — сначала в Стамбуле, потом в Анкаре — проходила деловая, а не показушная писательская конференция, обсуждавшая, в частности, один практически важный — для любого писателя — вопрос: как оградить литературу от расплодившихся пиратских изданий. Для писателей «третьего мира» он стоял особенно остро: никакой связи друг с другом они не имели, информацию о том, что их обокрали, получали (и то далеко не всегда) с большим опозданием, а затевать суды поэтому поводу не могли из-за отсутствия средств.

Женя вспомнил о былой моей ипостаси — авторском праве, — и счел, что сочетание в одном лице литератора и специалиста по обсуждаемому вопросу будет полезным. К сожалению, все перспективные и конструктивные проекты, которые мы разработали на этой деловой конференции, не имели никаких последствий, поскольку Ассоциация вскоре приказала долго жить: бездонная советско-партийная казна скрылась в не известном до сих пор направлении. И субсидирует теперь совсем не тех и не то… Но поездкой той в Турцию (декабрь 1990 года) я все равно очень доволен.

Перейти на страницу:

Все книги серии Моя жизнь в жизни

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии