Вакуум

Она не скажет матери, что вместо платы она заберёт у её сына то, что не купишь ни за какие деньги – его Свет. Она вдохнёт его в себя незаметно, через темечко, вместе с болезнью. Потом мальчику придётся его собирать и копить заново. Он будет искать Свет везде и во всём, пока не поймёт, где находится его источник. А возможно – он ничего не поймёт и будет жить, довольствуясь теми жалкими остатками, что Анаит не станет у него забирать.

“Забирать…” Какое тяжёлое слово. Для неё это мучительный выбор – у кого именно?

– У любого! – постоянно твердит ей Гаяне. – Большинство всё равно тратит Свет на глупости и живёт с тем же самым количеством, что ты оставляешь!

Но каждый раз Анаит медлит, ждёт сигнала изнутри.

Вот и в этот раз она чувствует толчок откуда-то из живота.

– С вас я ничего не возьму, – повторяет Анаит на удивлённые жесты матери мальчика.

У него хороший возраст и пока ещё чистый, нерастраченный Свет. Только такой нужен Гаяне и тем другим, что никак не могут попасть туда, где их давно ждут.

Тогда же, когда Анаит начала видеть болезни, она начала видеть и их – полупрозрачных, растерянных детей…

Болезни, которые она вдыхает, Анаит отдаёт Земле. Для этого она ложится на живот, складывает руки колечком и выпускает в них изо рта чёрный дым – Земля знает, что делать с дымом. А Свет до поры до времени она держит в себе.

– Когда мы уйдём, к тебе придут другие, ты ведь им тоже поможешь? – Гаяне с мольбой заглядывает ей в глаза.

– Конечно, моя любовь, – кивает Анаит.

С неба бесшумно падает снег. Падает, чтобы скоро растаять. Гаяне спрыгивает с колен Анаит и зовёт за собой других детей. Они весело танцуют, а потом играют в салочки среди могильных крестов. “Смотрите, не простудитесь!” – хочет крикнуть им в открытое окно Анаит, но вовремя спохватывается и смеётся.

И с этим смехом в неё тихо входит весна. Самая настоящая весна.

Глава десятая

Мне нравятся женщины из этих рассказов. Я рада их компании, рада погрузиться в их истории и испытать то, что с ними произошло. Даже если они не настоящие, с ними не так одиноко в этом непонятном, призрачном мире. И я возьму их с собой потом, когда выберусь отсюда. Ведь я обязательно выберусь!

А может, они всегда были со мной?.. Потому что тогда, на холодной земле в парке, меня охватило странное чувство. В нём было что-то звериное, древнее, глубокое. Кроме своей боли, я чувствовала боль других женщин – тех, которые были до меня и которые жили в каждой моей клетке. Я также чувствовала и их поддержку. Возможно, это они помогли мне уцелеть и пережить всё, что случилось.

Когда я осталась одна, то встала с земли и вытерла кровь, текущую по ноге, порванными трусами. Потом я увидела связку ключей… Не моих. И стало понятно: “Это его! Он за ними вернётся!”

Я быстро осмотрела юбку – не запачкалась ли и она кровью. Не запачкалась. Я облегчённо вздохнула. Может показаться странным, что меня это волновало. Но мне надо было ещё ехать в метро, и дома могли заметить…

Сначала я хотела бежать. Но потом заметила кусок арматуры. Он валялся в кустах, в окружении тряпок.

Я зажмуриваюсь и вглядываюсь в воспоминание, пытаясь понять, какого цвета были тряпки… Их было много – они лежали горкой. Кажется, одна была тускло-оранжевой.

Конечно, мне надо было бежать. Но, вместо этого, я сняла с себя всю одежду. Сняла, чтобы не запачкать. Был тёплый весенний вечер, но меня била дрожь. Потом намотала на руки тряпки так, чтобы не оставить на арматуре отпечатков пальцев, и спряталась в кустах сирени…

Наверное, когда я сидела в них, голая, то откуда-то сверху казалась на их тёмном фоне светлым пятнышком. Но светлым было только тело – мысли у меня были чёрные. Я понимала, что никому не смогу рассказать о том, что меня изнасиловали.

Хм… Странно. Я ещё никогда не произносила эту фразу вслух: “Меня изнасиловали”. Даже думая об этом событии, я избегала конкретных слов. Но сейчас, кажется, я, наконец, могу их произнести. Я собираюсь с силами и говорю в темноту улицы:

– Меня изнасиловали…

Какое странное от этого чувство – с привкусом железа во рту!

Да… я никому не могла рассказать. Ждать поддержки от домашних было глупо. Только если от матери, но в целом произошедшее рассматривалось бы как позор для семьи. Рассчитывать на правосудие казалось ещё глупее, чем на поддержку домашних. Так что, да, мысли были…

Хотя, о чём я? Их не было! Ни чёрных, ни белых. Они появились потом. А когда я сняла одежду и взяла арматуру в руки, то просто подчинилась команде. Подчинилась ей так же, как в момент, когда дед вытирал моим лбом рисовую кашу со стола, когда насильник дал мне под дых кулаком и приставил к рёбрам нож и когда он, будто в конвульсиях, вталкивал в меня свою плоть… да и во многих других случаях.

Команда исходила из тёмного вакуума. Каждый раз, когда я давала ему заполнить себя до краёв, то будто становилась его частью. И он направлял меня туда, куда ему было нужно. На тот момент, с арматурой в руках, я стала его орудием. Безличным орудием – потому что не только мыслей, но чувств никаких у меня не было.