Вакуум

– Мишка, – положил мне тогда руку на плечо Андрей, – не бойся. Ты всё можешь. Ты – настоящий боец!

Он умел поддержать, когда хотел. И это было так воодушевляюще. До этого я часто слышала обратное. От деда. Когда он хотел поучить меня жизни, то начинал с присказки: “Ты, Мишка, не боец!”, после чего пускался в пространные рассуждения о дисциплине, бесстрашии и самоотверженности настоящего воина.

А потом был день, когда он умирал. И я узнала, что дед никогда не был на поле боя – во время войны он был совсем юным и служил в тылу, да и потом тоже – ни разу ему не довелось понюхать пороха. И выходило, что в тот день была его первая и последняя настоящая битва. Это было особенно печально, потому что у него не было никакого шанса на победу. Он плакал, как ребёнок, боялся, хватал меня за руки. Я не знала, что ему сказать. Поэтому просто сидела рядом. Мать с отцом тоже не знали. И когда его тело увезли, мы особенно не разговаривали. В тот вечер мать сделала простой ужин, но есть не хотелось, поэтому они с отцом пошли спать, а я поехала к себе домой.

После этого для меня началось время прощаний.

Тогда я работала в больнице, и у нас в отделении лежала Ирина. У неё был рак лёгких и тоже – никаких шансов на победу. Очень худенькая, маленькая женщина с копной пышных волос. Учительница русского языка и литературы. Она постоянно шутила, смеялась и подбадривала других пациентов. Рядом с ней у людей появлялась надежда. Однажды я увидела, как Нина Сергеевна, мать Ирины, плакала, стоя за дверьми палаты.

– Нин Сергевна, – положила я руку ей на плечо и хотела сказать что-то утешительное, но тоже расплакалась.

А она улыбнулась сквозь слёзы:

– Да я не об этом! Понимаешь, я так за неё благодарна! Что бы мы без неё делали?

Вскоре Ирина умерла. Умерла, как и жила – с улыбкой на лице.

Тогда мне показалось, что вакуум засасывает меня куда-то, где мне ни в коем случае нельзя оказаться, потому что меня ждут – наконец-то меня ждут! – в другом месте. Я решила поверить этому чувству и ушла из больницы.

Конечно, я должна была уйти и тогда, в парке, когда заметила связку ключей и арматуру, лежащую в кустах в окружении тряпок…

Я теряю баланс и падаю куда-то в темноту. Вдох – выдох, вдох – выдох. Не помогает. Исчезает студия самообороны, фонарь, переулок и, кажется, я сама. Пытаюсь уцепиться хоть за что-нибудь, хоть за соломинку.

Передо мной возникает любимое, знакомое лицо. Победа! То есть – Виктория! У мужа был брат, а у него – дочь Виктория. Я влюбилась в неё с первого взгляда, с того момента, когда она выбежала навстречу, обняла меня за коленки и прошепелявила: “Ну фсё, теферь ты моя, теферь мы будим друфыть!” Есть такие дети, лучистые. Они смеются, как колокольчики, и взрослым в их присутствии хочется смеяться и дурачиться. Никогда и ни к кому я не испытывала подобных чувств – ради Виктории я была готова на всё.

Когда ей было пять лет, она тяжело заболела. Очень тяжело.

“Только не её, только не её! – просила я Бога, в которого не очень верила. – Возьми меня, возьми кого-нибудь ещё, только не её!”

Я подключила все свои медицинские связи. И, на всякий случай, пошла к бабке-шептунье. В этих бабок я верила чуть меньше, чем во врачей, но чуть больше, чем в Бога. Бабка была рекомендована друзьями. Она спросила:

– А что ты готова отдать взамен?

При этом она имела в виду не деньги.

– Что угодно! – ответила я.

Бабка посмотрела на меня оценивающим взглядом, усмехнулась и сказала:

– Придёт срок, и отдашь!

Я не стала уточнять, что она имела в виду, но послушалась её наказа пойти в квартиру брата и посмотреть, не торчит ли из его входной двери швейная игла. Игла торчала. И не одна, а целых три. В самом низу, ближе к полу, они впивались в дешёвый дерматин своими жалами.

– Это блондинка с тёмной душой вашу Викторию сглазила! – постановила бабка. – Аккуратно вынь иголки – только не задень остриё! И принеси мне.

Когда я это сделала, она долго что-то шептала над каждой иглой, потом ломала её пополам и бросала в огонь.

В это же время выяснилось, что брат давно встречался с другой женщиной и хотел уйти к ней, но всё никак не решался. Мы так и не узнали, была ли порча её рук делом, но после манипуляций бабки Виктория пошла на поправку – к большому удивлению врачей, они разводили руками и говорили, что чудеса бывают. А брат сделал выбор в пользу семьи.

Виктория так и осталась светлым лучиком в моей жизни – наша дружба длится до сих пор. По-настоящему мы породнились три года назад – ей понадобилось переливание крови, и я дала свою. Не знаю, об этом ли сроке говорила бабка и надо ли будет отдать Виктории что-то ещё, но мои чувства к ней не изменились – ради неё я готова на всё. В последнее время она немного отдалилась, но я не настаиваю на общении – так бывает даже между очень близкими людьми.