Валенсия слушала его сначала настороженно и с опаской, а потом закатила глаза – объяснение звучало сомнительно. Но тут его голос дрогнул, и она поняла, что он нервничает. Она оказалась в положении человека, который вдруг проголодался, когда у него попросили еды. Отказать такому застенчивому клиенту было бы нехорошо.
– Спасибо, – сказала она, пытаясь донести свою искренность и успокоить его. – Я бы действительно с удовольствием отдохнула.
– Круто, – отозвался Джеймс, и она поняла по его тону, что он улыбнулся. – Хорошо. Вот тема для сегодняшнего разговора: я разгадываю кроссворд. И застрял вот на чем. Семь букв. Начинается с
– Я… – С неожиданными поворотами в разговоре Валенсия справлялась плохо. Увы, она не знала прилагательного из семи букв, имеющего отношение к ливню и начинающегося на
– О, вот оно что, – тоном знатока сказал Джеймс. – У меня тут ошибочка вышла с шестым по вертикали. Последняя буква
– Я бы не додумалась, – призналась она, нисколько не смущаясь.
Вероятно, именно поэтому с ним было легко разговаривать, тогда как общение с другими давалось с невероятным трудом, – она могла не беспокоиться о том, чтобы произвести на него впечатление. Он был всего лишь голосом, а не целостной личностью, из которой исходил голос. Он был тем, кто мог исчезнуть для нее, стоило лишь только прервать соединение.
– Пусть так, но, держу пари, есть куча вопросов, на которые ответили бы вы и не ответил бы я, – указал он. – Это и есть самое замечательное в любви к словам, в любви к книгам. Их так много. Знать все невозможно. Мы знаем только некоторые из них. Вот почему так замечательно разгадывать кроссворд с кем-то другим.
– Да, – согласилась Валенсия. – Это правда. О’кей, давайте следующее.
Они проработали еще десять вопросов, прежде чем Валенсия с неохотной заметила, что ей нужно вернуться к работе. Джеймс Мейс как будто расстроился, но сказал, что позвонит еще раз, если она не против, и Валенсия ответила, что да, конечно, с удивлением почувствовав, как по спине пробежала дрожь возбуждения.
Последовало продолжительное молчание, ощущавшееся как нечто многозначное и многообещающее, как целый лес чувств. Джунгли. Из которых могло вырваться все что угодно.
– Круто, – сказал он. – Скоро еще поговорим.
– О’кей, – сказала она, скрывая разочарование тем, что молчание так и не привело ни к чему, кроме вот этого.
Глава 10
Пока миссис Валентайн делилась своей историей, за окном постепенно сгущались тучи, но в кухне темнеет как-то вдруг сразу. Окно рядом с Анной приоткрыто всего на несколько дюймов, и внезапно рукав ее рубашки становится мокрым.
– О, – говорит она, рассматривая растущую лужу на кухонном полу, – мне его закрыть?
– Нет, все в порядке, дорогая, – отвечает миссис Валентайн. Она погружена в свои мысли и, кажется, даже не понимает, о чем говорит Анна.
– Ладно, но на улице дождь начинается, и здесь уже натекло…
– Ничего страшного, – ласково говорит миссис Валентайн. – Но тебе лучше приступить к работе – день заканчивается. На улице уже темно!
– О, конечно, извините. – Анна встает, тихо опуская окно одной рукой. Подвернутая нога затекла и плохо слушается.
– Тебе не за что извиняться, дорогая девочка. Это я не могла закрыть рот. Стоит только начать, и меня никто уже не остановит. Вот так. И ты тоже такой будешь, когда постареешь.
– Если только я не пойду в свою бабушку Дэвис. – Бабушка Дэвис, грустная, тихая старушка. Анна знает, что ее бабушка и миссис Валентайн долгое время были близкими подругами, и теперь, встретив миссис Валентайн, она понимает, почему их отношения сложились удачно. Миссис Валентайн, должно быть, говорила, говорила и говорила, а бабушка Дэвис сидела и слушала, слушала, слушала.
Мама Анны много говорила о том, как хорошо было для ее матери иметь подругу, живущую так близко, но ни она, ни сама Анна почти не вспоминали о той, которая осталась после смерти бабушки Дэвис.
– Тебе повезло бы, если бы ты пошла в свою бабушку Дэвис, – говорит миссис Валентайн почти возмущенно. – Она удивительная женщина. Вообще-то я даже сомневаюсь, что ты знала свою бабушку, если ты говоришь о ней такие вещи.
Анну смущают две вещи: настоящее время, в котором миссис Валентайн говорит о ее умершей бабушке, и возмутительный намек на то, что она с ней не встречалась. Последнее представлялось спорным; первое же, возможно, было просто оговоркой.
– Что? Конечно, я была с ней знакома. И хорошо ее знала.
Лицо миссис Валентайн приходит в движение, но только рот и только чуть-чуть.