Валенсия и Валентайн

В итоге, как обычно, Валенсия не заступилась за себя, не обратилась ни к каким властям и вообще не сказала ни слова, пока мужчина не повесил наконец трубку. Она почувствовала острую боль в челюсти и поняла, что снова стискивает зубы. В последние годы у нее появился щелчок в челюсти, и на последнем приеме у стоматолога доктор Войчик спросил, не испытывала ли она особого стресса в последнее время. Он сказал, что ей нужно сосредоточиться на том, чтобы расслабить челюсть.

– Как? – спросила она, уставившись на него.

– Ну, просто позвольте мышцам расслабиться, – сказал доктор Войчик и посмотрел на нее так, как будто она была самым тупым человеком, которого он когда-либо встречал. – Сделайте глубокий вдох и расслабьтесь. Постарайтесь расслабить рот.

Расслабьтесь. Просто расслабьтесь. Что тут непонятного? Вы – тугодум. Я не знаю, как еще объяснить вам такую простую вещь. Просто расслабьтесь.

Раньше она никогда не задумывалась о том, что ее тело постоянно напряжено. Расслабление давалось с трудом, и это казалось странным: такая огромная работа для чего-то совершенно простого и естественного.

Она работала над собой каждый день, но не видела особого улучшения, может быть, ей даже становилось хуже. А что, если все это расслабление привело ее к еще большему напряжению? Не получилось ли как с банкой, которую пытаешься открыть, но поворачиваешь крышку не в ту сторону, и через десять минут открыть ее практически невозможно. От этой мысли она даже запаниковала. Возможно ли так напрячься, что тело будет не в состоянии принять больше воздуха? Можно ли задохнуться, пытаясь расслабиться?

Она вспомнила, как опустились ее плечи во время разговора с Джеймсом по телефону. Жаль, что этого нельзя было сделать целенаправленно. Она вытащила свой желтый блокнотик, но, вместо того чтобы писать что-то, начала рисовать. Это была карикатура, похожая на ту, что сделал Питер, но на мужчину, сидевшего слева от нее, а вернее, на всех мужчин в «Уэст-Парке». Получалось хорошо; она всегда любила искусство и была хороша в этой области. Просто заниматься им в последние годы не было никаких причин. Карикатура Питера стала своего рода вызовом для ее уснувшей креативности.

Она подождала, пока Питер уйдет после смены, и лишь тогда, нервно оглядываясь, засунула готовую картинку под клавиатуру. Уходя, Валенсия одернула себя. Она что, кокетничала? Поразмышляв, она решила, что это не так. Флирт – это то, что ты делаешь для другого человека. В нем вообще-то много всего: хвастовство, демонстрация, инициация, может быть, приглашение. Здесь же были важны только две вещи: развлечение и акт огромной храбрости. Но если она произведет на него впечатление, то так тому и быть.

Глава 14

Конор.

Конор был большим придурком, и я знала это, когда приняла его приглашение. Хотя, откровенно говоря, пустившись в одиночку в безрассудное путешествие и оказавшись в чужом городе, я испытывала восторг и радостное возбуждение, как будто моя душа перенеслась из моего тела в чье-то другое, тогда как оболочка осталась дома, где жила, работала и занималась обычными делами, исполняя все то, что, как оказалось, на самом деле и не требовало присутствия души. Тем временем моя душа переживала приключение, и для нее не имело ни малейшего значения, кто сидит за столом напротив. Дело было не в том, кто там сидел; дело было в том, что кто-то там сидел. А самое главное – там была я.

Поначалу Конор, казалось, заинтересовался мной и сказал, что у меня красивые волосы и красивая улыбка. Задал несколько предварительных вопросов о том, кто я и откуда родом, но, оглядываясь назад, я думаю теперь, что он даже не слушал мои ответы, поскольку стоило мне упомянуть, что утром я, ничего не спланировав заранее, села вместо работы на первый попавшийся самолет из Саскачевана, как он кивнул и сказал:

– О. Я из Кентукки.

– Никогда там не была, – сказала я. Наверное, меня задело, что мой единственный заслуживающий внимания поступок был встречен столь прохладно. Я попыталась выразить свое недовольство, скорчив озабоченную гримасу над пиццей. И поняла, что и до выражения моего лица ему тоже нет никакого дела. Конор смотрел мимо меня на размытое отражение своей физиономии в нержавеющей стали аппарата для попкорна за моей спиной. Должно быть, он находил себя очаровательным и не мог отвести взгляд. В разговоре возникла пауза; потом, полюбовавшись своими чертами, он перешел к истории своей жизни, как будто я, признавшись, что никогда не была в Кентукки, попросила об этом.

– Дело в том, что Кентукки…