Валенсия и Валентайн

Кто-то плакал, может быть не один человек, может быть я. Потом приехала полиция, и я точно помню, что разговаривала с кем-то и старалась быть полезной. Следующее, что я помню относительно ясно, это как я шла по тихой улице в Верхнем Уэст-Сайде в четыре утра, дрожа и пытаясь найти ту магию, которая ощущалась там совсем недавно. Насколько мне известно, ее еще не вытащили из воды, но я не видела, чтобы кто-нибудь выжил после такого падения. Снова и снова я представляла, какой у нас получился бы разговор, если бы я спросила девушку, почему она плачет. В какой-то момент оцепенение спало ровно настолько, чтобы появился здоровый страх перед притихшим темным городом и я нашла дорогу в свой хостел.

Мои соседи по комнате спали, поэтому я осторожно положила куртку в шкафчик и скользнула в постель – в одежде, прижимая к животу сумочку. Можно было бы подумать, что заснуть после такой ночи будет трудно, но все оказалось просто и легко, как закрыть глаза. Мой разум просто остановился. Так же резко, как выключается свет.

Глава 15

Зазвонил телефон, и Валенсия посмотрела на него, недовольно нахмурившись. Она не на работе, а значит, отвечать на звонки не обязана.

Но, конечно, она ответила.

– Алло?

– Здравствуй, Валенсия.

– Здравствуй, мам. – Валенсия устало опустилась на один из собравшихся вокруг кухонного стола стульев и прислонилась к общей с соседями стене. Из-за стены доносилась музыка.

– Валенсия, я звоню, чтобы узнать, когда ты приедешь навестить бабушку.

– Я не говорила, что приеду, – сказала Валенсия, застигнутая врасплох. И когда же это вопрос перешел от «Ты приедешь?» к «Когда ты приедешь?»?

– Знаю, знаю. – Мать говорила так, словно равняла голос по метроному. – Но тебе действительно нужно это сделать. Ей стало хуже. Она с трудом узнает нас, и если ты будешь откладывать, боюсь, не успеешь попрощаться.

– Мама, ты же знаешь, почему я не могу прийти.

– Нет, Валенсия. Я знаю, почему ты думаешь, что не можешь прийти.

Валенсия вздохнула. Она вспомнила, как в старшей школе подруги рассказывали о шумных, с криками, ссорах со своими матерями, об ужасных, оскорбительных репликах, которые они бросали, прежде чем выбежать из дома, хлопнув посильнее дверью. Она не могла представить ничего подобного в разговорах со своей матерью, всегда проходивших в спокойном, уважительном тоне. Ее мать принадлежала к тем тихим, никогда не повышающим голос женщинам, которые ни от кого не требуют уважения, но заставляют выказывать его других. Даже собственную дочь. Их разногласия никогда не выплескивались за грани приличия, подробно и взвешенно обсуждались и затем разрешались к взаимному удовлетворению.

Но теперь…

– Извини? – Голос прозвучал странно для ее собственных ушей. Сердитый. Резкий.

– Валенсия, все в мире могут ездить по шоссе. Если ты держишься в стороне от автострады, то потому лишь, что сама так решила.

Эти слова отозвались в голове Валенсии эхом, как удар грома. Некоторое время она ничего не могла сказать.

– Мама. Ты же знаешь. Знаешь, что происходит. Знаешь, как я… – Она попыталась удержать гнев, что было приятно для разнообразия, но он, как случалось всегда, уже выродился в другие, более болезненные эмоции. Злиться у нее получалось плохо; она часто видела, как этот огонь вспыхивает в других людях, но в ее груди он умирал прежде, чем успевал разгореться, смятый обидой или замешательством.

Мать не отступала и говорила так, словно у нее тоже шла война между гневом и болью.

– Валенсия. Ты принимаешь лекарства. У тебя есть вся помощь и поддержка, о которых можно мечтать. У тебя легкая жизнь. И в какой-то момент тебе нужно просто преодолеть…

– Просто преодолеть? Что? – Гнев вспыхнул снова, и Валенсия снова постаралась поддержать его, не дать ему погаснуть.

– Твоя бабушка… твоя бабушка… моя мать… умирает, Валенсия, и…

Прежде чем бросить трубку на рычажок, Валенсия все же сказала матери – не могла не сказать, – что любит ее. Она знала, что если не сделает этого, то ее мать попадет в автомобильную аварию или упадет с какой-нибудь лестницы, и она проведет остаток жизни, сожалея, что не произнесла этих слов.

Вот почему она сказала их, сказала совершенно искренне, от души, а потом бросила трубку, оборвав мамино заявление о том, что ее мать умирает.

На всем протяжении карьеры телефонного коллектора Валенсия постоянно сталкивалась с таким способом прекращения разговора. Бросить трубку – это не хлопнуть дверью, когда любая из сторон может продолжать кричать через нее. Это не то, что сказать «Разговор окончен», – такое срабатывает только в том случае, если вы упрямее другого. И это даже не похоже на то, когда вы поворачиваетесь и уходите. Ситуация с телефонной трубкой – единственная ситуация, которую она могла представить, когда можно буквально и полностью прервать общение с другим человеком.

Кроме того, подумала Валенсия, уже чувствуя себя виноватой, бросить трубку означает проявить крайнее неуважение и невнимание.