Валенсия и Валентайн

Она еще не выбрала пункт назначения для своей поездки и была строга сама с собой, с Джеймсом, с Грейс из-за того, что еще не купила билет, поскольку вариантов было много, а сузить круг не получалось. Теперь она поняла, что снова лжет, а билет не купила, потому что никуда не собирается ехать. Доказательством служило ее рабочее расписание – она не просила отгул. 3 августа придет и уйдет, а она так и останется в своем кресле, разговаривая по телефону, а потом, через несколько недель, ей исполнится тридцать пять.

Она стояла рядом со своей машиной, зажмурившись, делая глубокие вдохи и считая до восемнадцати. Глаза она открыла как раз в тот момент, когда на своем велосипеде подкатил Питер. Он лучезарно улыбнулся и притормозил, чтобы ехать рядом с ней, когда она направилась к зданию; переднее колесо качнулось, когда он потерял скорость.

– Ты в порядке? – Обычный вопрос. Вот только от Питера не совсем обычный; мать задавала ей этот вопрос каждый раз, когда они разговаривали. Грейс интересовалась пару раз в последнее время. На мгновение Валенсия ухватилась за это: в мире есть люди, которым в той или иной степени небезразлично, что с ней и как она, они заботятся о тебе. Губы невольно дрогнули в улыбке.

Внутренний голос возразил: Или ты просто все время выглядишь как развалина, и люди не знают, что еще тебе сказать. Забота – очень сильное слово, чтобы использовать его здесь. Беспокойство – да, подойдет. Страх – может быть.

– Да, просто устала. Так рано, – сказала она, украдкой взглянув на него. Он снова покраснел. – Тем не менее спасибо. – Ему не надо стесняться из-за того, что он такой милый. Какая разница, жалость это или забота? В любом случае – внимание. Она не тот человек, которому требуется постоянное, неотступное внимание, но немножко участия нужно каждому. И когда это участие исходит от такого, как Питер, это можно зачесть как дополнительную порцию. Ее мать обязана заботиться о ней уже как родительница. Грейс, она из тех, кому до всех есть дело. А вот Питер… Да, Питер – это как добавка.

– Да, без проблем. – Переднее колесо снова затряслось. – Это… это… – Он поставил ногу на землю, чтобы не завалиться набок. – Сегодня так хорошо на улице, да? – Она почувствовала, как улыбка коснулась ее глаз. Когда он заговаривал с ней, то заикался, запинался и становился таким же неуклюжим, как и она. Валенсия всегда беспокоилась, что оказывает такое влияние на людей, что ее видимый дискомфорт в социальных ситуациях передается окружающим и затрудняет их общение с ней на обычном уровне. Она была благодарна Грейс, которая, похоже, обладала чем-то вроде иммунитета к ее проклятию. Как и Джеймс, которому, наверно, помогало то, что он не мог ее видеть.

Питер спешился и пристегнул свой велосипед цепью; она остановилась подождать его, чувствуя себя обязанной, ведь он подождал ее. Он повернулся к ней и улыбнулся.

– Идем? – спросил он.

Интересно, подумала Валенсия, он забыл снять шлем или обычно оставляет его на голове, пока не входит внутрь? Она кивнула.

Они молча прошли через передние двери, вместе, но порознь. Глядя прямо перед собой, но посматривая по сторонам, шагая четко в ногу, но отказываясь признавать это, и так до самых кабинок, где он, прежде чем сесть, одарил ее еще одной улыбкой.

– О, мой шлем! – услышала она у себя за спиной и, оглянувшись, увидела, как он возится с зажимом под подбородком.

Питер поймал ее взгляд и нервно рассмеялся.

– Забыл, что он на мне.

Она отвернулась, но его лицо отпечаталось в ее сознании так, как обычно случалось только с чем-то неприятным. Сама того не ожидая и даже не желая, она расхохоталась.

Это было невероятно. Валенсия уже не помнила, когда смеялась в последний раз – кажется, это было незадолго до смерти Шарлин. Она подумала о тех случаях, когда едва не рассмеялась, разговаривая по телефону с Джеймсом Мейсом: сердце хотело, но она не помнила как. Она и теперь не знала, как это происходит; это просто происходило – без ее участия, как чихание, как будто ее тело пыталось избавиться от раздражителя.

Она снова повернулась и увидела, что Питер тоже смеется, не обращая внимания на важность этого момента для нее. Они смеялись над ним, но смеялись вместе, и он, казалось, был вне себя от радости.

Она смеялась все сильнее и сильнее, пока не поняла, что больше не смеется; а плачет. Всхлипывает. Теперь уже и Питер выглядел испуганным; он потянулся к ней, но остановился, возможно вспомнив о ее отвращении к прикосновениям, а может быть, просто не желая прикасаться к ней.

– Извини, – сказала она незнакомым голосом. – Я… я просто…

– Устала? – подсказал он, как будто знал, что ей понадобится помощь в придумывании нормально звучащего оправдания.

Валенсия благодарно кивнула.

Питер вытащил салфетку из кармана и предложил ей, и она, не задумываясь, взяла ее и прижала к лицу.

Он улыбнулся ей.

– Чистая. Обещаю.