Валентайн

Я пытаюсь быть деликатным, миссис Уайтхед. Глория сказала, что её изнасиловали?

Я её видела. Видела, что он с ней сделал.

Но эта юная дама сказала вам, что её изнасиловали? Она употребила это слово?

На девочке даже не было туфель. Она шла босиком три мили, чтобы только избавиться от него. Господи Иисусе, он так её бил, что порвал ей селезенку.

Судья Райс наклоняется и тихо говорит: будьте добры, у меня в суде не поминайте имени Господа всуе.

Ты что, меня разыгрываешь? – хочется мне сказать. Нашел время. Но опускаю голову и борюсь с желанием оттянуть резинку на поясе. Говорю: да, сэр.

Тут сказано – Скутер снова уставился в свой блокнот, – что у мисс Рамирес колотые повреждения и ссадины на ступнях и руках, полученные в результате падения. Не могла ли она повредить и селезенку, когда упала?

Не дожидаясь моего ответа, он напоминает мне, что я поклялась говорить правду, всю правду, и так далее, и поскольку он хочет, чтобы всё было предельно ясно, говорит со мной медленно, как с ребенком. Миссис Уайтхед, я задаю вам простой вопрос. Ответьте просто: да или нет. Она сказала, что он её изнасиловал?

Да, отвечаю. Она сказала.

Употребила именно это слово?

Да, употребила.

Кит Тейлор берется двумя пальцами за нижнюю губу и оттягивает её. Кажется, он готов заплакать. Я смотрю на задний ряд, где сидит мистер Рамирес, но он смотрит на свои колени.

Извините меня, Мэри Роз, но прежде вы утверждали другое. Сейчас вы рассказываете нам маленькую сказку?

Нет, говорю я. Я только теперь вспомнила.

Понятно.

Тут встает Кит и просит разрешения поговорить со мной наедине. Судья Райс отказывает в просьбе – время позднее, и ему надо в комнату для мальчиков, – но говорит, что Кит может подойти к свидетельнице, если хочет. Кит пересекает зал в четыре длинных шага и встает передо мной. Мэри Роз, шепчет он, вы должны сказать правду.

Этого слова она не произнесла, говорю я суду. Но этого и не требовалось. Всем, у кого глаза на месте, и так было понятно.

Клеменс улыбается, как будто только что выиграл в футбольный тотализатор. – Итак, вы рассказали маленькую сказку. А что скажете вот об этом джентльмене, сидящем здесь? О мистере Стрикленде. Его вы видели в то утро?

Да, он тоже пришел к моей двери.

Чего он хотел?

Он её искал.

Он беспокоился о своей подруге?

Она ему не подруга. Она ребенок, а он взрослый мужчина.

Хм, говорит Скутер, не думаю, что мисс Рамирес назвала ему свой возраст. – Её имя он произносит с растяжкой, глядя на присяжных – убедиться, что все расслышали.

Итак, он искал эту молодую женщину, которая выехала с ним накануне вечером?

Она была до смерти напугана, когда пришла ко мне. Он убил бы её.

Откуда вы знаете? Это она вам сказала?

И говорить было не нужно. Я видела её.

Мистер Стрикленд вам угрожал? – спрашивает Клеменс.

Он кричал, чтобы я пошла в дом и привела её. Назвал меня сукой.

Миссис Уайтхед, говорит судья Райс, прошу избегать здесь таких выражений.

Итак, он был с похмелья, – Клеменс опять смотрит на присяжных так, словно все они однокашники, – полагаю, как и кое-кто из нас наутро после Валентинова дня. И был несколько раздражителен из-за того, что у них случилась размолвка, и девушка ушла?

Протестую, говорит Кит Тейлор, – но судья Райс отвечает: Нет, Кит. Перестаньте. Вы же не первый день в суде.

Протестую, судья! Он пытается сочинить какую-то другую историю.

Вы против этого протестуете, Кит? – В глазах у Клеменса нет и намека на улыбку. Он змея. Если включить кондиционер посильнее, пульс у него упадет почти до нуля.

Ведь чем мы тут заняты? – говорит он. – Имеются ли достаточные улики для того, чтобы за отсутствием обоснованных сомнений вынести вердикт, который погубит жизнь молодому человеку?

Но с меня хватит. И я говорю: Она ребенок, слышите, говнюк?

Клеменс отходит, садится за свой стол и подпирает голову руками. Судья Райс ударяет по столу рукояткой пистолета и говорит так тихо, что все вынуждены податься к нему. Миссис Уайтхед, я понимаю, как тяжело далось это вам и вашим родным, но обещаю: если выругаетесь у меня в зале еще раз, то проведете сегодняшнюю ночь в тюремной камере. Вы поняли меня?

Да.

Да – что? Белобровое лицо судьи сделалось красным, как свекла.

Да, говорю я.

Да – что?

Я понимаю, чего он добивается. Когда я была девочкой года на два старше Эйми, у нас с отцом случались серьезные склоки – главным образом из-за того, что постоянно спорила с ним по всякому мелкому поводу. И однажды дошло до края. Мы стояли на дорожке друг против друга, он задавал вопросы, а я смотрела ему в глаза. Мне нравилось, что я уже такого роста и могу смотреть ему прямо в глаза. Он что-то спросил, а я сложила руки на груди и сказала: Да.

Он сказал: Да – что?

А я ухмыльнулась: Ага.

Он дал мне пощечину. Да – что?

Да. – Он снова ударил по щеке. – Да – что?

Да.