Валентин Фалин – уникальная фигура советской дипломатии

Вспомним, что с марта 1945 года Второго (Западного) фронта ни формально, ни по сути уже не существовало. Немецкие части либо сдавались в плен, либо откатывались на Восток, не оказывая нашим союзникам достойного сопротивления. Тактика немцев состояла в следующем: удерживать, насколько возможно, позиции вдоль всей линии советско-германского противоборства до тех пор, пока виртуальный Западный и реальный Восточный фронты не сомкнутся и американские и британские войска как бы не дополнят соединения вермахта в отражении «советской угрозы», нависшей над Европой.

Уместно заметить, что западные союзники могли бы продвигаться на восток несколько быстрее, чем это у них получалось, если бы штабы Эйзенхауэра, Монтгомери и Александера (итальянский театр военных действий) качественнее планировали свои действия, грамотнее осуществляли координацию сил и средств, меньше тратили времени на внутренние дрязги. Для Черчилля советский мавр сделал свое дело, и его следовало удалить. Американцы, пока был жив Рузвельт, не спешили ставить крест на сотрудничестве с Москвой, рассчитывая при советской поддержке завершить малой кровью войну на Тихом океане.

Зададим себе вопрос: как должно было реагировать советское руководство, получив сведения о двуличии Черчилля? Поддаться самовнушению – «совместная победа» близка, есть «договоренности» и по ним каждая из трех держав примет контроль над своей зоной ответственности? Положиться на принятые решения об обращении с Германией и ее сателлитами? Или все-таки вникнуть в достоверные данные о замышлявшейся измене, в которую Черчилль втягивал Трумэна, его советников Леги и Маршалла, руководителя разведки США Донована и им подобных?

– У меня нет ответа.

– Оживлю в памяти. Ялта закончилась 11 февраля. В первой половине 12 февраля гости улетели по домам. В Крыму, между прочим, было условлено, что авиация трех держав будет в своих операциях придерживаться определенных линий разграничения. А в ночь с 12 на 13 февраля бомбардировщики западных союзников стерли с лица земли Дрезден, затем прошлись по основным предприятиям в Словакии, в будущей советской зоне оккупации Германии, чтобы заводы не достались нам целыми. В 1941 году Сталин предлагал англичанам и американцам разбомбить, используя крымские аэродромы, нефтепромыслы в Плоешти. Нет, их тогда трогать не стали. Они подверглись налетам в 1944 году, когда к главному центру нефтедобычи, всю войну снабжавшему Германию горючим, приблизились советские войска.

– А Дрезден, чем он союзникам помешал?

– Одной из главных целей налетов на Дрезден были мосты через Эльбу. Действовала черчиллевская установка, которую разделяли американцы, задержать Красную армию как можно дальше на Востоке.

– Разрушение города стало как бы побочным эффектом?

– Издержки войны. Однако имелся и другой мотив. В инструктаже перед вылетом британских экипажей говорилось: нужно наглядно продемонстрировать Советам возможности союзнической бомбардировочной авиации. Вот и продемонстрировали, причем не единожды. В апреле 1945 года накрыли бомбами Потсдам. Уничтожили Ораниенбург. Нас оповестили – летчики ошиблись. Вроде бы целились в Цоссен, где размещалась штаб-квартира немецких ВВС. Классическое «отвлекающее заявление», коим не было числа. Ораниенбург бомбили по приказу Маршалла и Леги, ибо там находились лаборатории, работавшие с ураном. Чтобы ни лаборатории, ни персонал, ни оборудование, ни материалы не попали в наши руки, все обратили в пыль.

И сегодня, когда мы пристально вглядываемся в события того сурового времени, пытаемся в системе тогдашних

координат проанализировать, почему же советское руководство пошло на великие жертвы буквально на финише войны, опять приходится спрашивать себя – имелся ли простор для выбора? Помимо насущных военных задач надо было решать политические и стратегические ребусы на перспективу, в том числе возводить препоны запланированной Черчиллем авантюре.

– А разве нельзя было заявить союзникам, что мы ведаем об их планах, оповестить общественность о вынашивавшемся вероломстве?