Валентин Фалин – уникальная фигура советской дипломатии

5 марта 1953 года умер Сталин. Станет ли кончина диктатора началом новой эпохи? Этим вопросом задавались миллионы людей в Советском Союзе, в странах социалистического содружества и так называемого третьего мира. Дискуссии развернулись и в правящих кругах Западной Европы и Соединенных Штатов. Даже Черчилля не обошли сомнения, стоит ли «демократам» продолжать откровенно враждебную политику по отношению к СССР, не слишком ли эта политика опасна для самого Запада, не открываются ли более конструктивные перспективы? Мотивы размышлений Черчилля были достаточно прозаическими. Советский Союз превратился в ядерную державу, первым создал термоядерный заряд и успешно работал в области ракетного оружия. Европа в случае советско-американского военного конфликта стала бы первой жертвой противоборства. Кроме того, Черчилля беспокоила чрезмерная зависимость Великобритании от Соединенных Штатов. Вашингтон вел младшего партнера на слишком коротком поводке.

Эти и сходные с ними соображения побуждали Черчилля задуматься: не был бы оптимальным вариант нейтральной Германии в качестве альтернативы ее перевооружению? Черчиллевская ересь была принята в штыки не только за океаном. Форин-офис Англии одернул бывшего премьера, подчеркнув: возврат к идее нейтралитета Германии явился бы возвратом к Потсдаму. Тем самым западные державы должны были бы пустить под нож все, что они сделали для сведения на нет союзнических соглашений военного и послевоенного периода. Если нельзя всю Германию включить в орбиту НАТО, то по крайней мере ее западная часть должна была быть наглухо привязана к стратегии блока.

Н.С. Хрущев занялся своей корректировкой курса Сталина, не трогая поначалу его образ. Усопший диктатор расценивал раскол Германии как сбой в своей европейской политике и ставил задачу преодолеть неудачу в ближайшие пять—семь лет. По оценке Сталина, только единая Германия с ее динамичной экономикой была бы способна конкурировать с США на мировом рынке, ослабить американский экономический пресс, который наряду с ядерной монополией (до 1949 года) составлял костяк внешнеполитической и военной доктрины Вашингтона. Разделавшись с Л. Берией и

подкосив позиции В. Молотова, Хрущев повел дело к закреплению раскола Германии и форсированному «строительству социализма» в ГДР.

С 1961 по 1963 год почти половину моего рабочего времени я проводил в секретариате Хрущева и имел возможность наблюдать Никиту Сергеевича с близкого расстояния. Впечатление, которое он производил, отличалось контрастностью.

Вечером 20 июня 1961 года меня вызвали на Старую площадь. Вместе с В.С. Лебедевым и О.А. Трояновским нам предстояло к утру 21 июня 1941 года написать текст доклада председателя Совмина и первого секретаря ЦК КПСС, с которым он собрался выступать в Колонном зале Дома Союзов по случаю 20-й годовщины нападения Германии на Советский Союз. Тогда-то я на личном опыте убедился, сколь важно проявлять характер в отношениях с сильными мира сего.

Доклад Хрущеву понравился. Он поблагодарил нас за недаром потраченное ночное время и проявил открытость к вопросу, заданному ему. Правильно ли, спросил я, что до сих пор мы оперировали данными по советским потерям в Великой Отечественной войне, которые некогда навязал Сталин? 14 миллионов погибших: 7 миллионов военных и 7 миллионов гражданских. Все же знают, что наши потери по крайней мере на 10 миллионов больше. Никита Сергеевич интересуется – а сколько в действительности людей погибло? Отвечаю: точно никто не подсчитал. По доступным данным, не менее 23 миллионов, но скорее, значительно больше. Хрущев решает так: поскольку выверенных выкладок нет, скажем в докладе – более 20 миллионов человек. Именно эта цифра и вошла тогда в оборот.

Ободренный успехом, затрагиваю тему военнопленных. Мой двоюродный брат, подводник, уходил из Севастополя с последним транспортом. На берегу оставалось около 100 тысяч офицеров и матросов, которых вывозить на Большую землю было не на чем. Что им оставалось делать: стреляться, топиться? Не они ответственны за то, что сами и почти столько же в Керчи, огромное количество в других сражениях попали в плен, в том числе из-за просчетов командования. Хрущев ничего не ответил. Но, возможно, мой сигнал наложился на другие инициативы, и в результате было выпущено решение о реабилитации наших военных и военнослужащих, пропавших без вести. Приходится, однако, констатировать, что выполнение этого решения было замотано вплоть до перестройки. И сами бывшие военнопленные, и семьи пропавших без вести еще десятилетия велись по разряду сомнительных и неблагонадежных, были урезаны в своих гражданских правах.