Валентина. Леоне Леони

Хотя Атенаис давно знала об обоюдном страстном влечении Бенедикта и Валентины, от нее ускользала интимная сторона их отношений, несомненно, из-за ее неопытности. По простоте души она не могла даже в мыслях допустить, что графиня де Лансак способна забыть о своем долге, и считала, что их любовь так же чиста, как ее чувства к Валентину. Поэтому-то, поддавшись душевному порыву, она пообещала Бенедикту уговорить Валентину отказаться от своего намерения.

– Не знаю, добьюсь я успеха или нет, – добавила Атенаис со свойственной ей пылкой искренностью, заставлявшей забывать о ее недостатках и являющейся главным ее очарованием, – но клянусь не жалея сил сделать все ради вашего счастья, как ради своего собственного. Мне так хочется доказать вам, что я по-прежнему ваш друг!

Тронутый этим порывом великодушной дружбы, Бенедикт благодарно поцеловал ей руку. Подошедший к ним с зонтиком в руках Валентин заметил это и побледнел, потом вспыхнул, и Атенаис, от которой ничто не ускользало, сама смутилась. Однако сразу же, придав себе значительный и важный вид, она обратилась к Бенедикту:

– Мы должны опять увидеться с вами и решить этот серьезный вопрос. Ведь я такая легкомысленная, такая неловкая и всегда нуждаюсь в вашем руководстве. Итак, я приду завтра сюда прогуляться и расскажу вам, каковы мои успехи. И мы вместе обсудим, как нам добиться большего. До завтра!

И она удалилась, легко ступая по траве, дружески кивнув на прощание Бенедикту, но, произнося последние слова, смотрела она не на него.

На следующий день и в самом деле беседа продолжилась. Пока Валентин брел впереди по лесной тропинке, Атенаис успела рассказать Бенедикту о своей неудаче. Валентина не поддавалась ни на какие уговоры. Однако Атенаис не сложила оружия и в течение всей недели делала попытки примирить любовников.

Дело продвигалось медленно. Возможно, молоденькая дипломатка втайне желала чаще устраивать конференции на лужку. Когда они с Бенедиктом замолкали, к ним подходил Валентин и, уловив улыбку или взгляд, более красноречивый, нежели любые слова, быстро утешался, хотя его не посвящали в тайну. Когда же переговоры заканчивались, Валентин вместе с Атенаис гонялся за бабочками, и иной раз, играючи, ему удавалось схватить ее за руку, коснуться губами ее волос, похитить ленточку или цветок, украшавший ее. В семнадцать лет в душе еще живет поэзия Дора.

Даже если Атенаис не приносила добрых вестей, Бенедикт все равно был рад слышать из ее уст хотя бы имя Валентины, поговорить о ней. Он в мельчайших подробностях расспрашивал кузину о жизни возлюбленной, заставлял ее слово в слово пересказывать их беседы. К концу встречи он впадал в умиротворенное состояние духа, чувствуя себя утешенным и подбодренным, и не думал о тех роковых последствиях, которые могли иметь его частые свидания с кузиной.

Тем временем Пьер Блютти отправился в Марш по своим делам. К концу недели, на обратном пути, он завернул в деревню, где началась ярмарка, и задержался там на сутки. На ярмарке он повстречал Симонно.

По роковому стечению обстоятельств Симонно недавно завел шашни с толстухой птичницей, жившей в хижине при дороге, в трехстах шагах от известного нам лужка. Каждый день Жорж отправлялся туда и из окошка сеновала, служившего сельским храмом их любви, видел, как по тропинке прогуливается Атенаис под руку с Бенедиктом. Он сразу же заподозрил неладное, вспомнив, что Атенаис, еще в бытность свою мадемуазель Лери, была влюблена в своего кузена. Он знал, насколько ревнив Пьер Блютти, да и сам не мог допустить, чтобы женщина бегала на свидания с мужчиной, вела с ним секретные беседы, не испытывая к нему чувств и не питая намерений, не совместимых с супружеской верностью.

Здравый смысл и старая дружба подсказали ему, что надо открыть глаза Пьеру Блютти, и он и не преминул это сделать. Фермер пришел в неописуемую ярость и решил тут же уехать с ярмарки, намереваясь прикончить и своего соперника, и собственную супругу. Однако Симонно заметил, что пока зло, возможно, не так уж велико, и тем отчасти умерил гнев Пьера.

– По правде сказать, – продолжал Симонно, – при них вечно торчал мальчишка мадемуазель Луизы, хотя он шел на расстоянии шагов тридцати, значит, все происходило у него на глазах. Поэтому-то я и считаю, что больших бед они натворить не успели, разве что на словах – ведь когда мальчишка к ним совался, они его прогоняли прочь. Твоя супруга нежно хлопала мальчика по щечке и посылала его побегать, чтобы самой наговориться всласть с кузеном.