Валерий Брюсов. Будь мрамором

Какую книгу задумал Брюсов? В одном из вариантов предисловия он пояснил: «Я не имею претензий открыть что-либо новое ученому миру. В моем распоряжении нет данных, которые не были бы ранее использованы в исторической литературе. Но я полагаю, что за пределами круга ученых специалистов, которые посвятили себя изучению последних веков Рима, есть еще достаточно обширный круг читателей, которые интересуются жизнью прошлых веков. […] Я постоянно имел в виду читателя не-специалиста, но, конечно, подготовленного к чтению исторических сочинений»^{10}. «„Золотой Рим“ должен быть работой компилятивной», — отметил М. Л. Гаспаров, уточнив: «Компилятивность не исключает, конечно, наличия объединяющей концепции. Концепция у Брюсова есть, и она — апологетическая. […] „IV век был веком высшего расцвета римской идеи, когда римский мир пожинал плоды посеянного; то была эпоха, когда не надо было ни завоевывать, ни организовывать, ни искать, но удерживать завоеванное, сохранять сделанное, углублять найденное в искусстве и литературе“[83]; и только с V века началось падение. Что это была за „римская идея“, которая достигла полного развития в IV веке и которая определяет своеобразие и самоценность римской культуры в смене мировых культур? Это — идея власти, идея организации. Такая мысль не нова, но редко она утверждалась с таким пафосом, с каким прославляет ее Брюсов, вечный поклонник власти и организации. Для него привлекательна не империя Антонинов с ее дробным муниципальным строем, а именно империя IV века с ее сквозной иерархической бюрократией. „Административный строй IV века надо признать высокооригинальным созданием своей эпохи. В этом строе, в котором бюрократизм достиг высшего своего развития, Рим доказал свою способность к творчеству новых форм. […] Строй, созданный IV веком, стоит перед нами как создание цельное, законченное, строго логическое“. […] Этот редкостный апофеоз бюрократического строя с эстетической точки зрения крайне характерен для брюсовского подхода к истории»^{11}.

Римские штудии, как и остальные работы Валерия Яковлевича, связанные с исторической проблематикой, были формой познания современности. Для историографии их значение, возможно, невелико, но как опыт историософии они представляют интерес. «Римская идея» не случайно присутствует в политических статьях и стихах Брюсова о современности. Выходя за пределы дозволенного биографу, замечу, что ему было бы о чем поговорить с Юлиусом Эволой, главным трибуном римской идеи и «языческого империализма» в ХХ веке: последняя формула звучит настолько по-брюсовски, что удивительно не встретить ее в набросках к «Золотому Риму». Сошлись бы они и во взглядах на христианство, хотя Эвола был его радикальным отрицателем. М. Л. Гаспаров писал о Брюсове: «Христианство ему не импонирует, оно неприятно ему тем, что оно в лице Амвросия и других энергичных епископов вмешивается в дела власти и подрывает ту монолитную цельность монархического строя, которая так пленяет Брюсова в IV веке. Только когда христианство само переймет у языческого Рима его идею власти и организации, тогда Брюсов переменит свое к нему отношение». Отношение, можно добавить, политическое и эстетическое: в душе он предпочитал иных богов. Как Авсоний…