Валерий Брюсов. Будь мрамором

Первым официальным контактом Брюсова с новой властью стало присутствие 20 мая 1918 года на совещании при Литературно-издательском отделе Наркомпроса под председательством его комиссара Павла Лебедева-Полянского, которого Ходасевич метко назвал «литературным неудачником, ущемленным собственной бездарностью и задыхающимся от зависти к настоящим писателям». Среди участников — Вересаев, Гершензон, Сакулин. В повестке дня национализация сочинений русских классиков, провозглашенная декретом ВЦИК «О Государственном издательстве» (29 декабря 1917 года), и их выпуск специальной комиссией при Наркомпросе. Писатели приветствовали эту меру в принципе, но внесли много предложений и поправок, стремясь не допустить монополии Госиздата и превращения литературы в инструмент пропаганды. 1 и 18 июня совещание продолжалось, но диалога не получилось: выслушивать аргументы и, тем более, возражения писателей комиссары не собирались.

На совещании Брюсов молчал, но согласился войти в реорганизованную 4 июля Литературно-художественную комиссию по изданию классиков (создана 12 января в Петрограде). 26 июня он заключил с Литературно-издательским отделом Наркомпроса договор на подготовку собрания сочинений Пушкина в шести книгах (три тома в двух книгах каждый) и в течение 1919 года сдал в Госиздат первые пять^{6}. Из-за царившего там хаоса весной 1920 года (не позднее 7 апреля) свет увидела только первая книга; еще несколько осталось в гранках, а часть рукописей просто потеряли. По воспоминаниям Петра Зайцева, пытавшегося возобновить издание в 1921 году, после смены руководства Государственного издательства, которое литераторы прозвали «государственным издевательством», Валерий Яковлевич воспринял утрату стоически и согласился приняться за подготовку нового полного собрания сочинений Пушкина, однако дальше заключения договора дело не двинулось^{7}. Возможно, сказался холодный прием, оказанный первому тому пушкинистами; наиболее резким был аргументированный отзыв Бориса Томашевского^{8}. Побочным продуктом работы над собранием сочинений стали пять брошюр со стихотворениями Пушкина под редакцией и с предисловиями Брюсова, выпущенные Наркомпросом массовым тиражом в конце 1919 года, а также аналогичные издания Жуковского и Тютчева^{9}. Валерий Яковлевич изучал «наше все» до самой смерти и опубликовал ряд интересных работ о его стихотворной технике, хотя упоминания о революционных настроениях Пушкина навлекали на автора упреки в том, что он, как тогда выражались, «подкоммунивает».

Первой советской службой Брюсова стали должности заведующего Библиотечным отделом (позднее Отдел научных библиотек) Наркомпроса и Московским библиотечным отделением (подчинявшимся Моссовету), которые он занял в июле 1918 года в дополнение к руководству Московским отделением Книжной палаты. Советская власть видела в библиотеках мощное орудие пропаганды, и Брюсов составил несколько записок об организации библиотек для рабочих, крестьян, учащихся. Сегодня из всей его деятельности на этом поприще вспоминают лишь инструкцию «О реквизиции частных библиотек», утвержденную коллегией Наркомпроса 27 декабря 1918 года. Второй целью в ней было названо «справедливое распределение книжных сокровищ, поступивших в ведение Библиотечного отделения, между государственными и академическими библиотеками», но первой — «спасение и охрана библиотечных собраний, коим грозила опасность погибнуть в стихийном революционном движении»! Валерий Яковлевич разработал проекты декретов не только «О порядке реквизиции книжных собраний», но и «О порядке охраны библиотек» — последний служил средством борьбы со стихийными реквизициями, жертвой которых чуть не стал и он сам. Книг в революцию погибло много. Есть ли в этом вина Брюсова? Если бы библиотечное дело возглавил революционный матрос (эпоха знала и не такие назначения) или, напротив, фрондирующий интеллигент, книг погибло бы больше. Надо упомянуть и такие инициативы Брюсова, как организация межбиблиотечного абонемента, создание государственного собрания рукописей и автографов и отмена частной собственности на архивы умерших деятелей науки и искусства, переданные на хранение в библиотеки и музеи, что делало их доступными для исследователей (декрет Совнаркома от 29 июля 1919 года)^{10}.

Валерий Яковлевич относился к библиотечной службе ответственно и добросовестно, но совмещать ее с работой в Книжной палате на другом конце города оказалось не по силам. Уже в июле 1918 года, то есть сразу после назначения, он просил освободить его от обязанностей заведующего Московским библиотечным отделением, а 30 октября написал Венгерову как главе Книжной палаты прошение об отставке с поста заведующего ее отделением. 2 апреля 1919 года такое же прошение было направлено на имя заведующего Отделом печати Моссовета Николая Ангарского, в подчинение которого отделение Книжной палаты перешло в конце 1918 года^{11}. Избавиться от этой службы удалось только к концу 1919 года.