Валерий Гаврилин

Летом 1989-го обозначилась на горизонте и стала всё время о себе напоминать круглая дата. Валерий Александрович начал переживать её загодя: сильно боялся, что юбилей станут отмечать, проводить концерты — отменил всё, что мог. И жене строго сказал: «Чтобы ты не вздумала справлять мне день рождения. В этот день я хочу быть один. <… > Юбилей у меня будет через три года, когда я напишу то, что из-за болезни не смог сделать вовремя» [21, 389]. Но потом всё-таки разрешил позвать сына, Лидочку — подругу семьи и любимых Бутовских. Так и отпраздновали в тесном семейном кругу. А по телевизору шли фильм «Жила-была мечта» и «Перезвоны». В общем, юбилей получился не таким уж «страшным». Пришло множество поздравлений (более семидесяти). Телеграммы были от А. Белинского и Г. Свиридова, В. Распутина и Ю. Селиверстова, З. Долухановой и Н. Лебедева, и многих-многих других.

В. П. Астафьев написал: «Дорогой Валерий Александрович! Пусть музыка Ваша звучит всегда на радость нам, во спасение России, во славу русского народа! Благодарю за «Перезвоны», они часто звучат в моей деревенской избе. Горячо и преданно прижимаю Вас к сердцу. Виктор Астафьев» [Там же].

А вот весёлая стихотворная — от Г. Г. Белова: «…Твой талантище прекрасный, русский, песенный и ясный, пусть цветёт, как маков цвет, ещё много, много лет и даёт плоды искусства, возвышающие чувства. Пусть Господь тебе дарует сил, здоровья, поцелует в день рождения тебя, словно сына полюбя. Счастлив будь! Довольно слов. Крепко руку жму. Белов» [Там же, 390].

Наталия Евгеньевна записала: «Для Валерия такое обилие поздравлений было приятной неожиданностью. В газете «Советская культура» Вера Колосова написала прекрасную статью «Спасение», по Ленинградскому радио была беседа с А. С. Белоненко о Валерии, поздравительный блок прозвучал в программе «Панорама» («Вечерок» и «Перезвоны»). Московское радио подготовило очень хорошую передачу. Вёл её Иван Вишневский. Очень хорошо говорили Свиридов, Долуханова, Хиль.

Для Валерия эта дата стала каким-то рубежом. Он, видимо, многое передумал в эти дни, потому что, гуляя в один из вечеров после 17 автуста, сказал: «Я много думаю сейчас о себе. Ясно, что я как личность сейчас уже не интересен. Если бы я умер лет восемь назад, то мой пласт, то время ушло бы со мной. А теперь, значит, нужно жить физически и жить по духу. Когда умру, всё, что создал, соберут в кучку и сделают какие-нибудь выводы. Или есть другой путь: создать такое замечательное, о чём все мечтают, что выразит время». И несколько позже, через два часа прогулки: «А вообще-то нужно жить над временем» [Там же, 391].

Иногда одолевали и мрачные мысли: «Вот, Наталочка, дожил я до 50 лет — и никому не нужен» [Там же, 392]. И всякий раз Наталия Евгеньевна находила правильные слова, чтобы убедить, заверить, что нужен, и музыка нужна, и много ещё хорошего будет впереди. Продолжала усиленно искать дачу, чтобы и жилось, и работалось спокойно (прогулки в районе новой дачи и Дома творчества «Репино» тоже по-своему радовали, но хотелось, конечно, обрести свой настоящий удобный дом).

А в «Репино» ездили порой, просто чтобы дома не готовить. Хотя Гаврилин к еде высоких требований не предъявлял — любил супы и пироги всех мастей, в особенности рыбные, а жене говорил: «Ты не вари обед, а свари мне рыбный супчик. Будет и первое, и второе». Или: «Не возись, давай суп из «пукетика». И совсем не выпивал: «Валерий последний раз выпил на 25-летие нашей свадьбы — и как отрезало, иногда на днях рождения просили: «Ну выпей рюмочку», — пил воду, лимонад. Я его как-то спросила: «А что ты так?» — «Знаешь, с выпивкой связана нечистота, обман. Противно!» [Там же, 416].

Осенью 1989 года жили в основном в «Репино». Потом перебрались в Ленинград. Валерий Александрович мало где появлялся, но разговоры о нём не утихали. Перед Новым годом Свиридов рассказал последние новости: Хренников на пленуме сообщил, что музыка Гаврилина националистична, Денисов добавил, что она ещё и сомнительного свойства и приносит явный вред искусству. Борис Чайковский хотел выступить с защитой, но Денисов его прервал: «Вот вы ему и скажите». От всего этого Гаврилин, естественно, пришёл в ужас — передал детали разговора со Свиридовым жене. И заключил с горечью: «Я не борюсь за власть, не занимаю никаких постов, напротив, стараюсь выйти из всех правлений, никому никогда не перебежал дорогу, не занял ничьего места (хотя мне и предлагали возглавить массовую секцию при живом её председателе — Игоре Цветкове) — и всё-таки я мешаю» [Там же, 400]. Видимо, многих злила не только народная любовь к Гаврилину, но и его открытые заявления вроде: «Музыка должна быть общительной, отрицаю художественный эгоизм. <…> Моё мышление традиционно постольку, поскольку я признаю обязательной традицию дышать свежим воздухом и пить чистую воду» [Там же, 403].