Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады

– Да ну, – отмахнулся певец, – таблетки от кашля. Я же не пью. И не хочу. Я тебе перед богом обещал. И перед сценой. И перед самим собой. Помнишь? Ну ты скажи мне, ты счастлива со мной?

– Счастлива, – улыбалась она, – меня все подружки спрашивают, Нель, неужели можно выйти замуж по любви и быть счастливой. А я им отвечаю: «Разве бывает иначе?»

– Вот видишь! А будешь еще счастливее. Посмотришь. У меня планы грандиозные. Я создам свой театр. Помнишь, я говорил? Я никогда ничего не забываю. Театр по сонетам Шекспира.

– Не зря же тебя одно время Ромео называли, – закивала радостно жена.

Официантка поставила перед Нелей бокал вина.

– Смысл жить. Проживать каждую судорогу чувства, отобразить ее. Мы же все боимся проживать, отсеиваем, будто через сито, оцениваем: хорошие чувства, плохие. Так ведь плохих чувств нет! Без боли невозможно познать полноту счастья. Без ревности, сладострастия собственника. Тут сплошные контрасты. Когда ты познал дно, ты готов возвеличиться до божества и покорить вершину.

– А мне хочется только хорошее проживать. И думать всегда только о хорошем. Я вот когда думаю о хорошем, то только хорошее и бывает. Но…

– Я не боюсь боли, – оборвал Нелю и, подбросив в воздухе пачку сигарет, по-кошачьи точным движением поймал ее, ухватив двумя пальцами, – чуть приглушил боль и уже не совсем живой, не настоящий. Маска, искусственность. Посмотри на детей. Какие они? Когда им больно, они кричат и плачут, когда хорошо, они прыгают от восторга. В любви важно оставаться детьми. И в песне так, и в музыке. Вот пошел накал, накал – и вдруг! Оцепенение… Все стихает, гаснет, гаснет – и снова накал. Это жизнь. Мы рождены в любви и для любви. Любовь заставляет нас идти к совершенству. Войны ради любви. Жизнь и смерть. Все это близко. Вот тебе Ромео и Джульетта. Любовь и смерть. Контрасты. Главная движимая сила всего.

– Любовь разная бывает. И к человеку, и к детям, и к деньгам, и к славе.

– Человек хочет любви, хлеба, зрелищ, – не слушал ее Валера. Глаза его искрились. Он улыбался всем вокруг, находя, что люди стали добрее и улыбчивее.

Весь вечер он развлекал жену. Обнимал, прижимал к себе. А когда та заволновалась, что дочь осталась в каюте, проводил любимую до номера.

– Я разок в «однорукого бандита» сыграю. И приду! – пообещал жене и ускользнул в автоматы.

Теперь ежедневно закидываясь таблетками, Валера прогуливался с Нелей по палубе взбудораженный. В барах и ресторанах он кружил ее в танце:

– Нелюша, родная, я счастлив с тобой и никого не вижу рядом с собой. Как же долго ты была без меня. Все эти концерты…

Но танцы всегда заканчивались, и певец выдвигался в сторону автоматов.

Неля недоуменно смотрела на мужа. Валера, который всегда соблюдал режим, теперь возвращался с рассветом. Почти не спал. Иногда игра продолжалась и днем. А когда проигрывался, лишь театрально хватался за голову, с улыбкой изображая скорбь.

– Я живу, – повторялось в голове и освежало все его сознание возбужденной кровью, новыми силами и мечтами.

Анжелика, насмотревшись на отца, решила последовать его примеру. Как-то ночью, пока родители гуляли, схватила банку с жетонами и проиграла все до последнего.

– И это тоже жизнь, – с пониманием ответил себе Валера, постукивая в кармане таблетками, но дочь отругал, запретив спускаться в детскую игровую.

Только стоило выйти на шумящую палубу, сердце сжалось. Дети играли друг с дружкой, смеялись, кричали. А его дочь что? Сидит в каюте? Не будет того. Он провел малышку в игровую и отправился к автоматам. В пяти метрах от «однорукого бандита» услышал шум из соседнего игрального зала. Заинтересовался, слегка приоткрыл дверь, но в первое мгновение не увидел ничего, кроме серых, ватных клубов дыма. Заскочив в прокуренную комнату, словно кто-то толкнул его в спину, Цуна приблизился к толпе.

– Опять карта не прет! Черт бы ее побрал, – плюнул в сторону толстый мужчина в черном халате, утирая пот с лощеного лба, – если гора не идет к Магомету, пусть чешет к Бениной матери!

– Да не карта это, Серый. Мозги включи – и все попрет, – блеснул на серого лысый сосед с огромной золотой цепью на груди. Глазки второго игрока так быстро и суетливо бегали, что даже очки не могли скрыть напряженного выражения.

– Зато бурная ночь любви таки обеспечена, – ответил третий, открыто потешаясь над преферансистами. Худенький, черненький, невысокого роста еврей по всему видно было, что хорошо общипал карманы своих товарищей. И теперь с довольной миной попивал коньячок.

– Какая ночь, мне жена за бублик в кармане всего Беню к чертям перережет!

Переполненные пепельницы, разбросанные пачки сигарет, пустые бутылки из-под коньяка – все свидетельствовало о том, что трое весельчаков уже не один час провели за беспощадной игрой.

Цуна втянулся молниеносно. Жадно и напряженно ловил каждый выпад, следя за играющими. Казалось, он видит все карты и ходы насквозь. Когда последняя пуля подходила к концу, он решился:

– Вы позволите? С вами пулю расписать?

Толпа расступилась, любопытно оглядывая незнакомца. У еврейчика удивленно поднялись брови: