Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады

– Значит, у вас все получится.

Ободзинский удивленно посмотрел на собеседника. Эти слова посеяли надежду. На новую жизнь. Трезвую, но не мучительную и серую, а на какую-то новую, осмысленную, живую.

Валерий Сергеевич с легкостью задавал вопросы, которые обычно не задают и которые в другое время Валеру, быть может, оскорбили, но доктор делал это так деликатно, что хотелось говорить с ним обо всем.

И Валерий Сергеевич в одночасье стал самым желанным и частым гостем в семье Ободзинских. Когда супруги бывали в Москве, он приходил едва ли не через день. Уединялся с Ободзинским в большой комнате у красного торшера, и они проводили вечера за беседами в уютной, тихой обстановке. Валерий Сергеевич умел снять депрессию, внушал оптимизм. Казалось, рядом с ним любую проблему можно решить в два счета и привести мысли в порядок.

Со временем хаос и ужас прежней жизни начали отступать, забывалась тоска. Случались мучительные дни, когда проглатывала апатия или, напротив, Валера начинал злиться, словно желал найти причину для ссоры со всеми окружающими. И все-таки всегда знал, что есть человек, который выслушает и подскажет.

И хоть Ободзинский оставался еще физически и эмоционально слабым, жизнь продолжалась. Употребление кодеина осталось утаенным от посторонних – и нужно было двигаться дальше.

Глава XXXIV. Джомолунгма 1976–1977

После летнего раздрая Валера изолировался. Он, словно заглохнувший мотор, не мог завести себя. Каждый шаг приходилось делать, превозмогая внутреннюю боль. Скрываясь от людей дома, не находил безопасности. От звонящего телефона невольно передергивало и махая жене, певец показывал, что его нет. Для всех, кроме Валерия Сергеевича.

Неля молчала, держалась отстраненно. Когда заговаривала, то выводила из себя идиотскими предложениями:

– Не слушай Пашу. Позвони Фиме.

Обида на Зупермана перехлестывала вину. Хотел переманить «Верных друзей» к Кобзону? Брату запретил с Валерой разговаривать? Надо было Фиму за рубль продать!

С Богословским теперь общались реже. Новые песни записывать неинтересно. А концерты не приносили отдушины.

– Боря, ско-олько нам дадут за два отделения? – нападал на Алова. – Там в зале триста мест, ты о чем вообще? Считать разучился?

– Так билеты не продали еще.

– Кому ты врешь!

И вспоминая, что сегодня предстоит беседа с врачом, отлегало.

– Да что со мной такое? – спрашивал вечером у Валерия Сергеевича.

– При вашем состоянии это нормально… Минимум год будете восстанавливаться.

– Го-од? – оторопел певец.

– Беспричинные страхи, нервозность, все это последствия срыва. И чем быстрее займетесь, в первую очередь своим духом, тем быстрее станет легче.

Валера кивал. С духом у него все в порядке.

– Тревожность уйдет. Но придется учиться жить заново. Менять ценности, привычки. – Валерий Сергеевич оглянулся по сторонам и указал в сторону кухни. – У вас прекрасная жена. Любит вас, Валер. Дочка. Вы нужны им.

Ободзинский прислушался к себе. Все эти разговоры про ценности навевали тоску, подавленность, безысходность.

– А если Алов предложит таблетки? – заговорщицки зашептал доктору.

– Валер, вы хотите выздоравливать?

Певец угнетенно оперся на руку:

– Ну как снизить планку? Мне все время хочется кайфа.

– Хороший вопрос. Вы сидите сейчас передо мной на диване. Где эта планка относительно вас?

Валера, недоумевая, пожал плечами и взмахнул рукой, указывая на потолок.

– Дотянитесь.

С минуту подумав, Ободзинский оперся на ручку дивана, чтоб встать. Доктор ухватил его за руку:

– Что сейчас с вами? Азарт есть?

– Скорее любопытство.

– Но уже улыбаетесь. Планки достигли? Нет. Вы просто решили действовать. Так и в жизни. Интересен сам процесс.

– А если я весь сгорел?

– Научитесь получать маленькие радости.

Маленькие радости? Валера смотрел с изумлением.

– Вы же совсем себя не жалеете. Ставите непосильные задачи, играете в бога. Зачем? Попросите лишний раз о помощи. Заведите дневник чувств… Валер, вы сейчас все болеете. И ваши близкие напуганы не меньше.

Прощаясь, Валерий Сергеевич протянул успокаивающие гомеопатические драже и посмотрел на Нелю:

– Не разрешайте ему столько работать.

Валера закрыл за доктором и обернулся к жене.

– Ну ты как? – спросила она, проходя на кухню.

– Хороший он человек. Мне после него спокойно становится. Знаешь… ко мне, кажется, никто так не относился. И полезные вещи говорит.

– А я тебе сколько раз предлагала отдохнуть? В кино бы сходили.

– Да какое кино! – прошипел Валера. – Я не вернулся в прошлую жизнь, ты пойми. Я будто попал в новую. Здесь пусто, как в коробке. Невыносимо. Каждое мгновение – боль. Все внутри выворачивает от невыносимости. И эта невыносимость не кончается. Не приглушается, что ни делай.

«И главное, никакого чувства вины. Что сделано, то сделано. Но можно взять ответственность. Извиниться. Неважно, простят вас или нет», – почему-то пришли на ум слова доктора и, вместо того, чтоб сердиться на жену, Валера сказал: