Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады

– Может быть, лебеди-и в зиму вернулись! – то нежно, то до боли отчаянно раскачивал дворец Ободзинский. Зрители хлопали, не давая начать следующую песню. Музыканты несколько раз вступали и обрывались. Вступали и обрывались.

– Я хочу спросить, – обратился наконец Валера к публике, чтобы прервать аплодисменты. – А какую песню больше всего вы хотели бы услышать?

– Золото! Зо-ло-то! Зо-ло-то!

И делая вид, что не слышит, он переспрашивал:

– Карнавал? Восточную? Золото Маккены? – Валерий смеялся, а музыканты уже играли вступление.

Вновь обещает
радостный праздник
нам Бог или черт.

Певец заметил элегантного мужчину в длинной богатой шубе, расположившегося в директорской ложе.

Только стервятник, старый гриф-стервятник
Знает в мире, что почем!
Видит стервятник день за днем,
Как людьми мы быть перестаем…

Манеры, движения, то, как уверенно незнакомец сел в кресло, показались знакомыми. Пивоваров странно кивнул чужаку и радостно заулыбался. Валера пригляделся. И когда таинственный фирмач снял шляпу, тотчас узнал в нем Фиму и замер на полуслове. Вглядываясь в Зупермана с ностальгической задумчивостью, опустил микрофон. С добродушной, но грустной улыбкой, легонько, негромко запел а капелла:

– Все ювелирные… магазины,
Все дни рождения… и и-ме-нины,

Музыканты подхватили:

Все устремления молодежи,
Вся радость жизни и песни тоже…

И глядя на друга, разнес эхом пространство:

Они твои, они твои!..

Зал рукоплескал. Валера раскрыл руки к зрителям:

– Я хочу представить вам замечательного человека, своего администратора и хорошего друга. Ефима Михайловича Зупермана.

Оказалось, Фима удрал из Валдайского пансионата, чтоб повидаться и еще раз послушать Ободзинского.

– Безумец! – улыбался Валера, превозмогая болезненность. Всей гурьбой ввалились в Фимин люкс «Астории» отмечать встречу. Среди приглашенных сплошь друзья и знакомые Зупермана.

– Шубейка-то у тебя знатная, Ефим Михайлович, – кивал певец, нахваливая Фимин прикид, когда тот сбрасывал с плеч богатую одежу на огромную кровать спальни.

– Еще бы! – закатив глаза, Зуперман показал удовольствие, – только у меня такая. И у Форда. Когда Форд приезжал, Брежнев ему с Казанской меховой фабрики пожаловал тулупчик. А образец мне продали.

– А я слышал, что Брежнев с Форда снял его волчью шкуру, – спорил Валера, нарочно раззадоривая друга.

Открылись бутылки, наполнились бокалы.

– У меня тост! – оживленно поднялся из-за стола невысокий крепыш с рыжими гусарскими усами.

– Давайте, ребят! Тост! – подхватили другие.

Сквозь табачное марево никто и не заметил, как в номер зашел Леня. Он стоял на пороге, отмахиваясь от дыма, и слезы текли по щекам:

– Фима, что же ты делаешь? Врач курить запретил, – лепетал он.

Дым застилал все вокруг. На диванах накиданы куртки и дубленки. Всюду разбросана посуда, полные пепельницы на столе.

– Лень, а что мне терять? Мне осталось, может, еще пару месяцев, дней, часов! – громко через стол с досадой возразил Зуперман. Затем поднялся и, выйдя в коридор, обнял брата, – так проживу их, как душа просит!

– Из пансионата убежал, – причитал Леня, – это ж я случайно тебя обнаружил. Сидел бухгалтерию считал, в окно глянул, думаю, подозрительно как, машина серебристая перламутровая, как у Фимы. Дай, думаю, наберу Вострякова. Юрий Иванович, говорю, что-то мне показалось там машина Фимина.

– Так он мне номер и сделал! – на этих словах Фима развернулся и пошел в кухню за пивом.

– Валер, – Зайцев приблизился к Ободзинскому, – доедь с ним, я тебя прошу, до Москвы. Он же плохой совсем.

Валера посерьезнел. Показав пятерню, дал понять, что беспокоиться не о чем, и обратился ко всем:

– Кто со мной в преферанс?

– Упаси бог! С прушниками не играем, – рассмеялся Зуперман, залпом осушив кружку.

Ночью Ободзинский в поисках игорного общества уехал кутить, а вернувшись наутро, не помнил ничего. Он проспал несколько часов. Продрав глаза, сел с Фимой в автомобиль, и на всех парах помчали в Москву.

– Фима! – ударил Ободзинский по рулю, подбадривая, то ли себя, то ли Фиму. – Поехали к Леонид Дмитричу!

Ефим Михайлович с удовольствием затянулся, пуская клубы дыма от уже порядком истлевшей сигареты, и, приоткрыв окно, бросил бычок на заснеженную, покрытую серым льдом обочину:

– Поворачивай!

И Валера, едва не проехав место, резко дернул руль влево. Машину повело, она со свистом и на скорости вписалась в поворот.

– От, Шапиро сейчас одуреет от нашего визита!

Друзья направились к реке Шпина в поселок Красномайский, где обитал директор одного из лучших хрустальных заводов «Красный май» Леня Шапиро.

Торжество продолжалось. Повод только один: жизнь. Но мимолетно переглядываясь, оба приятеля прочитывали в глубине глаз безысходность.

Пара дней в гостях у Шапиро пронеслись мухой. Неизбежность возвращения домой скоблила обоих.