Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады

Мирок больничной палаты выплюнул его в пасти улиц. Домой возвращался раздавленный. Октябрьское солнце пугающе ослепило, представив его, жалкого, перед всеми. Он шел, понурив голову. Что сказать Неле? Почему не звонил? На гастролях, в поселке был. А там телефона нет. Тогда где деньги?

Подъехав к дому, пошел по соседям выпрашивать в долг. Пересиливая страх, звонил по квартирам знакомых, просил, врал и унижался. Когда наскреб месячную зарплату, позвонил домой.

Худая и усталая Неля поздоровалась в пол.

– Здравствуй, – побитой собакой Валера посмотрел на нее.

Просыпаясь в четыре утра теперь замечал, что не спит и жена. Часами она лежала, не шевелясь, и смотрела на потолок.

Проснувшись в одну из ночей, не нашел жены рядом и прошел на кухню. Она сидела в темноте у окна. Часы мерно тикали. Неля вздрогнула и отвернулась, притворяясь, будто что-то делает.

Он приблизился и робко развернул ее к себе.

– Не надо. – Неля увернулась, стараясь не встретиться взглядом.

– Плачешь?

Жена покачала головой, бормоча что-то несвязное.

– Что случилось? – через ком в горле, выдавил он, часто моргая.

– Я не знаю, как жить. Долги. Скоро выселят. Мы даже половину взноса не оплатили. Ты в больницах. Срывы. Что дальше?

Валера не услышал ненависти. Только страх и отчаяние. Присев рядом, замолчал. Вытер влажные глаза.

– Как мне всех нас вытянуть? – Продолжала она, и каждое ее слово отдавалось болью. – Костюмершей идти к другим артистам? А дочь куда? Ты исчезаешь, когда хочешь. Найти тебя невозможно. Звоню по филармониям! Бестолку.

– Вылезу, – протянул он руку обнять ее и не стал. Когда с огромной скоростью катишься с вершины, притормозить шансов нет.

Следующим утром за выпивкой не пошел.

– Доброе утро, – виновато проговорил, наблюдая за ней исподлобья. – В магазин сходить? Может, купить что?

Она слабо, потерянно пожала плечами, отрезав попытку стать хоть в чем-то полезным.

Зимним днем Ободзинские возвращались из Подмосковья с гастролей. Валера участвовал в концерте с оркестром Лундстрема.

Погода стояла солнечная. Неля смотрела в окно машины, с мимолетной улыбкой вглядываясь в нежно-голубое небо. С обеих сторон дороги лохматые дубы создавали своими ветвями стены, образуя загадочный коридор. Валера же, открыв окно и выставив левый локоть, с осторожностью дышал зимним воздухом. Даже в такой светлый день боязно позволить маленькие радости. Потому что после них неминуемо следует расплата. Выходит, он сам себе не разрешает жить?

– Ой, – насторожилась Неля, обхватив рукой живот, – будто ребенок шевелится.

– У тебя живота нет. Похудела совсем…

Валера бросил сигарету на дорогу. Устрашающие деревья тоскливо колыхали голыми изломанными ветвями. И, чтобы хоть на мгновение вернуть прежнюю близость, словно подыгрывая сказке, бережно скользнул ладонью по ее животу. Что-то тепло защемило внутри. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но, вернувшись домой, он тут же договорился о встрече у профессора Зака из Института акушерства и гинекологии.

После обеда следующего дня, дожидаясь жену, Валера нетерпеливо похаживал по серому коридору.

Когда профессор позвал в кабинет, певец присел рядом с Нелей и с надеждой взял ее за руку.

– Ну что! – встрепенулся Валера, оглядывая обоих.

– Беременна жена ваша. Четвертый месяц. Мальчишечка будет, – произнес Зак, а Ободзинский не смог стереть глупую улыбку, так неожиданно появившуюся на губах.

– Четве… А я не заметила…

– Это чудо. Чудо! – говорил жене по дороге к машине.

– Ну, какой нам ребенок? Куда?

– Да ты что! Это единственное, что нас вытянет. Наша надежда! Мальчишка, пацан, Валерка будет! Как определили?

– По сердцебиению как-то…

– Будем рожать. У меня будет сын! Наследник.

Сын остановит его. Валера научиться быть отцом. А как быть отцом?

Он вспомнил своего отца, пытаясь примерить. Но ведь почти не видел его. То война, то работа. Мама тоже работала.

На ум пришел Лундстрем, Валерий Сергеевич. Доктор всегда поддерживал, разговаривал. Значит, и он будет разговаривать!

Присматриваясь к детям на улице, Валера прислушивался, о чем говорят родители?

– Подтяни рейтузы. Не бегай на лестнице. Иди, завяжу шапочку, – слушал волнительные возгласы.

Дома с любопытством посмотрел на дочь. И, как собаке, захотелось выть, чтоб заскрести за собой случившееся той страшной ночью.

– Анжелика, подойди ко мне, – он обнял ее, когда она уселась на диване. – Как ты?

– Хорошо, – дочь прижалась к нему и замерла. Сжалась. Боится его?

Он погладил ее по волосам:

– Я мало тебе дал, – прервался, незаметно вдыхая воздух. – Кто бы что ни говорил, всегда знай: я люблю тебя.

Запрещая себе от волнения дышать медленно вышел на кухню. Неля снова плакала.

– Нелюша, – сказал твердо, обняв за плечи, – не отпущу тебя. Теперь всюду будешь ездить со мной. Я не сказал тебе, я уволился. Успокойся, тише. Устроюсь снова. Завтра же. Мы все возвратим, поставим на место. Я очень хочу этого малыша. И ради него, ради нас – все исправлю.

Глава XXXVI. В огне 1978–1979