Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады

А на Большой Переяславской уже собрали консилиум. Приехали Леня и жена Фимы – Татьяна.

Валера виновато выставил перед собой, словно щит, терракотовую вазу из толстого стекла. Но подарок от Шапиро не смягчил ни укоризненный взгляд жены, ни нападок на него Татьяны:

– Мы же не знаем, где вы! Уехали из Ленинграда – и нет! А если с вами что случилось?

– Таня, кому ты говоришь? – язвительно и фальшиво рассмеялась Неля. – Мы для него не люди. Подумаешь, уехать и никому не сказать!

Валера метнул затравленный взгляд на жену. Хочет поддеть его. Не понимает.

Теперь он пил, чтоб дышать. Покупая бутылку, надеялся: не вышло сегодня, получится завтра. И, словно стоя возле проходящего мимо поезда, выискивал случай впрыгнуть в вагон и вырваться из ада.

В преддверии весны составом направлялись в Киев. Уже на вокзале Валеру пошатывало. Но улыбка с губ не сползала. Не было боли, не было ничего. Все ровно, мягко. Без чувств.

Выступали во Дворце спорта. В первом отделении солировали «Поющие сердца», во втором после «Верных друзей» выходил Ободзинский.

Валера отпел первый концерт, а на второй явиться не смог. Лежал под одеялом, когда к нему гурьбой ввалились музыканты.

– Ребята, ну не видите, что ли? Плохо ему. Оставьте человека в покое! – где-то отстраненно, как через вату услышал Наташу Щеглову.

– А что нам делать? – спросил другой голос.

– Давайте поставим «Друзей» в первое отделение.

– «Поющие сердца» смогут раскачать народ? Там же Валера выходить должен…

Голоса звучали, шептали, успокаивали. Валера закрыл глаза.

На другой день позвонил директор Росконцерта:

– Валера, если ты не выйдешь сегодня на сцену, мне придется положить на стол партбилет.

Валера собрал себя и отработал еще два концерта. Тур не заканчивался. Впереди Винница и Тернополь. Оставив «Верным друзьям» денег на обратную дорогу, Ободзинский вместе с Аловым бежал в Кишинев.

Он зашел в люкс, прилег на кровать, погружаясь в сладкую дрему и с интересом заметил, как его электробритва на столике подпрыгивает, грохоча по дереву. Насторожился. Подпрыгивала не только бритва. И стол, и кровать. Ободзинский вскочил. Пол волнами ходил под ним так, что Валеру, не то что не держало на ногах, а вообще никак и ни на чем не держало. Он услышал, как танки идут вместе с тяжелой техникой по улицам, отдаваясь в ушах неприятным скрежетанием.

– Вот это развезло! – изумился Валера, и в ту же минуту из коридора донеслись голоса и шум. Хватаясь за тумбочку, за кровать, за дверку шкафа, высунул нос из номера – и толпа снесла его на первый этаж.

– Землетрясение! – вскричали где-то.

– Говорила же, что четвертого марта начнется, – донеслось сквозь гул.

Валера схватился за голову:

– Кошмар! – увидя Алова на улице, подлетел к нему: – Надо позвонить ей, сказать, что происходит. Как она там? Я подонок, подонок!

– Чего? – опешил Борис, встряхнув Ободзинского.

– У Нелюши. День рождения. Надо подарок купить. Срочно. Боря!

– С ума спятил? Землетрясение!

– Нужен телефон! – вскричал в толпу и поспешил по улице в поисках автомата.

«Так ведь в номере телефон!» – ударил себя по лбу и побежал обратно.

– Я Ободзинский. Ради бога, дайте позвонить жене, – объяснял в запальчивости, пытаясь пробраться внутрь. Но почему-то не получалось. Тогда прилепился насмерть к какой-то девушке – и крепко вцепившись в руку, умолял помочь. Снова помчался куда-то.

– Нелюша, я люблю тебя! Неля, – лепетал в трубку, запершись в телефонной будке и вытирая слезы. – Я так скучаю… По тебе, по Анжелике… Так сожалею. Алкаш горький. Прости. Но я же сам не рад!

– Где ты, Валер? Почему не дома? Ты две недели не звонил!

– В Кишиневе. Тут такое землетрясение, – пытался смеяться, – дай мне Анжелику. Скажи, что люблю ее.

– Ты опять пьян?

Она повесила трубку, и Валера отправился на поиски Бориса. Но по дороге забыл о нем. Забыл и о подарке для Нели. Очнулся на лавочке. Утром. В каком-то дворе.

– Я изменю свою жизнь! – показал кулаком в небо. – Смогу!

Когда вернулся домой, Неля стирала белье, сидя на стуле. Отворив легонько дверь, она укоризненно произнесла:

– Фиму вчера похоронили.

– Понятно! Какое сегодня число?

– Двадцать шестое. Апреля, – зло добавила та.

Через неделю, на майские праздники, Валера давал сольные концерты в Харькове, в очередном Дворце спорта. Сжимая зубы, каждый день преодолевал себя.

Девятого он сидел в компании артистов в буфете. Буфетчица наливала ему коньяк, появился Леня.

– Вы что делаете! Что делаете! – закричал тот и, скривив в судороге лицо, схватился за сердце, медленно сползая на стул.

– Завод, ты чего! Скорую!

И по темной улице он мчал с Зайцевым в больницу.

Глубокой ночью администратор разлепил веки. Он лежал в хлопковой майке и в штанах, в которых накануне днем его настиг приступ. В больничной палате было совсем тихо и изредка по стенам и потолку скользили тени от проезжающих по дороге машин. Кровать Лени находилась напротив трех больших оконных рам, сквозь которые желтая круглая луна, висевшая над тоненькими дымчатыми облаками, ярким фонарем освещала палату.